Только это не трактор вовсе, а скрипящий уазик, который каждый день увозит незадачливых постояльцев всяких незатейливых ресторанов. Иногда прямо со станций метро, привычный суетливый покой которых нарушают они своими криками.
Мы нашей компанией досмотрели эту подземную трагикомедию и начали живо ее обсуждать, осуждая слетевших с катушек парней и размышляя над вредом употребления запрещённых веществ, которые бывают «прущими» и таращащими, но неминуемо приводят к плачевным последствиям. Рано или поздно.
Поздно было на улице. Неприлично поздно. Когда мы вышли на улицу, я заметил, что машин стало совсем мало и только оранжевые вереницы тучных камазов тягуче ползли вдоль бордюров, расчищая сыпавшийся с неба крупный снег. Я поднял глаза к небу. В глаза светил фонарь, крупные хлопья жирного, холодного снега падали на лицо, я выдыхал тёплый воздух, который паровыми облачками взлетал вверх. Меня начала проедать тоска, ужасная тягучая тоска. Мысли в голове смешались. Я понимал, что начинал привязываться к этому городу, но нужен ли я ему. И еще грустнее было от моей Татьяны. Я опустил голову и мои глаза невольно встретились с Таней и я поймал ее взгляд и заметил на лице такую странную улыбку: то ли грусти, то ли радости, то ли точно такого же непонимания.
Вспомнилась эта дурацкая песенка «Мегаполиса»: А усталая Москва спит, ей дела нет, что какой-нибудь лимитчик пишет где-то в электричке: "Ах, эти сумасшедшие москвички!". Не вовремя, некстати, и, конечно, не обо мне. Я был тогда безлимитным. Безлимитным тарифом для всех, кто подключился бы ко мне, что скачать печаль.
– Ну, что, мы идем? – обратился, Миша ко всем. – А то я замерз уже как собака.
Ну, раз Миша замерз, значит, действительно, надо было идти, потому что Миша редко мерзнет. А Таня вообще была не в шубе, а в тонком сером пальто и я подсознательно начал переживать за нее. И мы пошли, пошли в какое-то жутко злачное место. Шли долго, вроде по Тверской. Красивые дома тянулись стройной вереницей. Я смотрел по сторонам с жаждой, пытаясь насмотреться на красивую архитектуру, пытаясь всё успеть, всё впитать. Девочки начали спешить от холода и шли чуть впереди. Миша шагал рядом и почти синхронно со мной поднимал голову. Мы молчали. Он понимал мои ощущения, знает то меня не первый день. И может даже вспомнил, как однажды встречал меня замерзшего из Крымска. Где мне как-то раз пришлось пережидать ночь на вокзале в двадцати четырех градусный мороз.
Но я не хотел сравнивать. Сравнивать эти два города. Потому что я договорился не сравнивать. И я настырно продолжал осматривать дома генерал-губернаторов, сенаторов, дипломатов, полководцев. И остановился на пешеходном переходе. Мы с Мишей догнали девочек и теперь стояли в ожидании зеленого сигнала. Машин не было и девочки перешли. А я остался стоять, остался вместе со своими принципами. Девочки подождали нас немного и пошли дальше. И вместе с ними уходила Татьяна. «Вечноспешашие москвичи». Мне пришла на ум эта фраза в первый день, когда мы зашли в метро ранним утром. И в тот вечер, вечер накануне отлета. Да, они вечно куда-то спешат и, наверное, пропускают, забывают в этой спешке какие-то важные вещи. А оставшиеся за МКАДом, обращают на эти вещи гораздо больше внимания.
Девочки были всё дальше и казалось, что еще мгновение и они скроются из вида. А мы ведь даже не знали, куда идти. Но красный всё горел и я всё стоял и Миша со мной, и коньяк в сумке, который наверняка был «прущий».
Часть 4. DE COGNAC
«Хочу, чтоб ты мне снова доверяла свои руки
Вложила их в мою ладонь и показала мне Москву
Не довелось моей любви не умереть от длительной разлуки
Я не дождался, вновь, когда тебя увижу наяву»
Ненавижу. Я понял, что ненавижу её даже раньше, чем разлюбил. А нет. Люблю. Я метался, думал, лечился. Коньяком, песнями, плясками. Январь уходил сквозь пальцы, утекал. Таял, как и горы снега, лежавшие в Краснодаре в день прилета.
Еще месяц точно моё сердце, мои мысли были там, в златоглавой, с ней, черноволосой. Я хотел вернуться, но никак не придумывал повода. Я жадно читал новости о Москве, подписался на страницу Собянина, мэра московского. Но рутина и новые события стирали грани, чувства, стачивали остриё драмы, резавшей мне душу. Становилось всё спокойнее. Таня отпускала. Лишь иногда среди ночи я вставал, шел на балкон и думал об огнях столицы, об их манящем свете, о самолете, который прогревает двигатели со свистом и зовет к себе на борт странников, мечтателей и коммерсантов.