Валик тому яркий представитель выкорчеванного из человека благородства. Его привез в Москву отец, когда Валику было двенадцать. Это был год, в который сменились век и президент России. Больше особо про двухтысячный я ничего и не вспомню. А вот Валик помнит, как отец его, Сержик Акроян, возил из Азербайджана сладкий вкусный арбуз. Возил на убитых москвичах-комби, знаменитых 41-х, которые покупались на сезон. Бизнес шёл в гору – Москва любила арбузы и ушлых коммерсантов, но в один прекрасный день в съемную двушку в Подмосковье постучались трое лысых крепких мужиков в кожанках. Разговор начался со смачного удара в зубы Акрояну-старшему. От чего те вылетели местами на пол, местами внутрь ротовой полости. Акроян-старший долго пытался уяснить слова «крыша», «доля», «Помощь», «защита», «покровительство», а Акроян-младший смотрел на это тихо-тихо из-за угла и усваивал, что в этом городе либо сила, либо мозги. Мозгов у него было не много, а силы хватало. Он выбежал из своего укрытия и ударил кулаком мальчишеским в икру одного из братков, отец пацана заорал на азербайджанском что-то типа: «че, Валик, че, беги!». Блатные пацаны дружно уставились на малого и перестали бить старшего. Один из братков, приоткрыв рот загыгыкал: «А малой то бандитом растет».
С этими словами лысый подошел к Валику, взял его за голову расстопыренной пятерней, наклонил её назад и сказал, глядя в глаза Валику: «Не так надо бить малой, не так, смари как надо». Он тут же бросил голову пацана и залепил Акрояну старшему такой прямой под дых, что тот отрубился. Валик убежал из дома, он бежал сколько было сил, бежал и бежал. Через год он уже бежал каждым ранним утром вокруг вонючего прудика, еще через год бежал после школы на бокс, самбо, рукопашку по очереди. В 17 он уже служил – не в армии, конечно, а у Анзора Вардоняна, который известен и криминальном мире и в отечественной прессе. Стремительная карьера маленького Акрояна в криминальном мире позволила ему открыть в те годы, когда легализовать свой бизнес стало модным явлением, какое-то агентство то ли риелторское, то ли торговое, купить мерседес и вместе с дружками по криминальному сообществу рассекать по Москве на дорогой немецкой машине.
Моделей Валик вообще любил, хоть и не знал, что это слово на самом деле значит. Он звонил знакомой Татьяне Агеевой и просил её «падвизи маделей, мы сёдня в "Рае" виснем, давай жду». Однажды Агеева привезла уже знакомую Вам Наташку и это была взаимная любовь с первого взгляда. Только вот когда Наташка решила завязать с нездоровыми отношениями Валик ей сказал: « Залезай я те сказал, э! Лезь в машину, сейчас».
Наконец, рука ухватила шкуру и стала тащить её в темную полость мерседеса. Напоминало всё это времена ледникового периода: большая черная пещера, волосатая рука австралопитека с Рублевки и особь женского пола, завернутая в шкуру. Добытчик был настойчив и постепенно полость пещеры стала поглощать Наташку, визжавшую и матерившую всё на свете. Вы, кстати, заметили, что в таких случаях перестали кричать: «Караул!», правильно, потому что бесполезно.
Мимо проехал усталый патрульный автомобиль ДПС, мимо пронеслись КАМАЗы московских коммунальщиков, мимо проходили и мы с Мишкой и в момент, когда надо было принимать решение, что-то сбоку с силой прилетело в меня и повалило с ног.
– Ах, ты сука! – кричал Валик, протирая глаза, я уже с тротуара поднимаясь видел как нечто в темном пальто распыляло что-то в сторону открытой двери мерседеса. Каштанововолосая в шубе отделилась из этой кучи-малы и перепрыгивая через сугроб бежала в нашем направлении:
– Ну, ну чё ты смотришь, – орала она в мою сторону, – звони ментам.
Я продолжал на это всё смотреть в полном непонимании происходящего. Наконец, нога Валика направленным ударом отпихнула черное пальто с баллончиком от машины, дверь хлопнула и «Мерседес», слегка буксуя сдернул с места. Потом остановился. Открылась дверь и из полости автомобиля вылетела сумочка Gucci с громким и отчетливым словом «Шлюха», которое произнес, видимо, Валик. Девушка в черном пальто подбежала к подруге, сидевшей на сугробе. Они обнялись и начали рыдать раскачиваясь:
– Дураааааа, – выла одна.