– А ты. Пей, – ухмыльнулся кривой улыбкой амбал и стал надменно двигать челюстями, изображая жевание.
Мишка хотел тоже в тепло:
– Да, брось её к хренам!
Молния расстегнулась и бутылка недопитого коньяка отправилась в снег, снова издав этот противный «звяк».
– Пшли, говорят тебе!
Николай Николаевич, наконец, рванул Машку с такой силой, что она на секунду оторвалась от земли, как это делают очень быстро летящие с горки сани, и снова уже боковыми частями ступней, чуть не вывихнув ноги, приземлилась на булыжники, припорошенные снежком. Слабая рука выскользнула из лап Полевского и Маша оказалась на коленях, а затем и вовсе рухнула всем телом на мостовую.
– Господи, Машенька! Прости!
Щелчком в голове включилось сознание Полевского. Он бросился к любимой и стал горячо обнимать её, укутывая в песцовый полушубок и рыдая теперь.
– Прости, прости дурака, если можешь. Гос-со-поди. Что же я делаю то! Останемся хочешь? Хочешь тут будем жить? Вот здесь. Да, в этом доме. Я всё тебе куплю! Только люби меня, прошу и прости, господи…
Маша тряслась всем телом и слабым взором, чуть приподнимая верхние веки смотрела на дворянское лицо, умолявшее её не пойми о чем. Она то теряла сознание, то приходила в себя и всё, что смогла выдавить из себя и произнести слабыми губами:
– В Тулу хочу, барин, в Тулу.
И умерла.
Танюша не долго была рада «Харатсу», она металась по нему в поисках стола, мы волочились за нею, Миша стал нервничать, девочки тоже стали еще грустнее. Наконец, эта троица уселась, все выпили по бокалу пива вишнёвого, кончено, модно же, мы с Мишкой, так и не заказав ничего переглядывались только и я читал по его лицу: бежим от них.
– Пойдем! Пойдемте отсюда! – Таня подскочила, как она это любила делать: энергично и беспричинно.
– Куда?? – Уже срываясь на крик, я всё пытался держать себя в руках.
– А ещё куда-нибудь! – Веселела Танька.
Я схватил её руку и развернул к себе:
– Нет. Давайте уже никуда не пойдем, пожалуйста.
Таня быстро вывернулась и улыбнувшись ушла. Дверь на секунду открылась, завалился бесцеремонно какой-то питерский бомж и облако московского морозного воздуха, Таня сбивая маргинала, выскочила на улицу.
Веки мои сомкнулись. Миг. Темнота. Тусклый свет бара. Уходят девочки, Танины подруги. Миг. Темнота. Тусклый свет бара. Я не пытался встать и догнать её. В тот момент она для меня умерла. Миг. Темнота. Тусклый свет бара. Не всё так хорошо, не всё так плохо. Пить? Нет, не хочу. Куда дальше? Огромная пустая Москва, ночь, мороз, январь, почти пустые карманы, два билета обратно, на юг. Миг. Темнота.
«Барин! Барин! Что же вы это на коленях. Батюшки! Что с ней?»
Дворник бегал вокруг Полевского и холодеющей Машки. Свист. Экипажи. Городовой. Скандал. Был скандал. Утром в «Голосе Москвы» вся эта неприглядность: «Г-н Полевский, в состоянии алкогольного опьянения явился в одно из московских публичных заведений и вёл себя возмутительно, если не сказать непристойно. Находясь в сопровождении барышни, позднее оказавшейся не его женой, как предполагалась, а служанкой, г-н Полевский оскорбил гусара резервного полка г-на Рыляева, в ответ на замечание о недопустимости присутствия лиц недворянского сословия на светском мероприятии в качестве гостей. На что г-н Полевский выхватил револьвер из под пиджака и стал стрелять в воздух, после он скрылся вместе со своей спутницей. За полночь г-н Полевский был обнаружен вместе со своей спутницей на ул. Покровке, у дома нумер 6. По неустановленным причинам спутница г-на Полевского скончалась». Вернулась жена из Парижа. Всё стало каким-то фарсом, закрутилось, завертелось.
Полевский, говорят, сошел с ума и бродил по улицам, заглядывая в лица прохожим, да что-то причитая. Жутко стало на него смотреть, но никто ничего поделать не мог. От докторов он сбегал и в лечебнице быть не желал.
– Ах, ты же мать твою! – громкий крик заставил всех обернуться. Меня, балансирующего с бутылкой так никем и не тронутого коньяка, Мишку, выходящего за мной из бара и даже амбала, которого вообще было сложно чем-то заинтересовать.
Из подворотни выделилась фигура, которая стремительно приближалась к нам. Огромная чёрная туча всё увеличивалась по мере приближения, пока, наконец, не стало понятно, что это огромных размеров мужчина, бежавший непонятно от кого или от чего.
– У, суки, – пронеслось мимо нас.
За фигурой бежали двое. У угла дома они настигли поскользнувшуюся фигуру и стали его пытаться связать. С диким, медвежьим рёвом крупный мужчина распахнул руки и раскидал преследователей. Мы не вмешивались. Я только и успел повести бровью и глотнуть коньяк. Фигура скрылась в подъезде прямо рядом со входом в «Харатс». А двое вскочили тут же и стали ломать дверь. Амбал не выдержал: