И мы снесём. И мою мать. И отца. И любого, кто решит помешать нам стать, наконец, счастливыми.
— Поехали уже домой, а? — говорю, целуя её в макушку, пока Настя тоже притихла у меня на плече, крепко обняв руками за шею.
Василина не может говорить, вижу, что просто не может ничего сказать — эмоции сдавили горло. Она просто прикрывает глаза и кивает.
И мы уходим. Нам пора стать настоящей семьёй.
43
Василина
Я выхожу из душа, завернувшись в большой банный халат Семёна. В нём так уютно и пахнет он им. Я и сама им пахну, потому что мылась его гелем для душа. И волосы влажные тоже впитали аромат. Я их вымыла и подсушила полотенцем, а потом оставила сохнуть так.
И мне так уютно и приятно в этом запахе. Так хорошо.
Будто кто-то вдруг выключил все посторонние шумы, закрыл меня в тихой и спокойной капсуле. Позволил выдохнуть и расслабиться впервые за годы.
Это ненадолго, знаю. Знаю, что впереди у нас борьба и сложности. Что предстоит отстоять своё. Себя. Но я вдруг ему поверила, Семёну поверила. Как-будто в голове щёлкнуло — он сможет. Он сделает всё, чтобы защитить нас с Настей.
Выхожу в кухню-гостиную. Тут тихо, верхний свет приглушён, телевизор выключен, шторы опущены и не пропускают свет фонарей.
Семён сидит за столом и листает что-то в телефоне. Переоделся в свободные домашние штаны и лёгкую рубашку, едва прихваченную на пару пуговиц.
— А Настя где? Уснула? — оборачиваюсь и не обнаруживаю дочь. Но тревоги, к собственному огромному удивлению, совсем не чувствую. Она ведь была с отцом.
— Нет, — поднимает на меня глаза. — Её Вера забрала, ты не против? Я разрешил. Если беспокоишься, съезжу заберу сейчас.
— Нет, — улыбнувшись, присаживаюсь на стул напротив. — Если Настя с Верой, то мне совершенно не о чём беспокоиться.
Семён в ответ тоже улыбается. Мы замолкаем и просто смотрим друг на друга. Без слов. Нам надо. Это кажется важным — вот так смотреть в глаза.
Я протягиваю руку и мягко кладу пальцы на его. Семён смотрит на наши руки и сглатывает.
— Прости, — шепчу, ощущая, как горло начинает сдавливать, а слёзы снова подкатывают, но я чувствую, что должна сказать ему это. Должна, потому что… потому что мне есть за что просить прощения. — Прости меня, Семён. За всё. За то, что сбежала тогда на эмоциях, что поверила твоей матери, а не тебе. Прости, что не сказала про Настю. Прости, что пыталась её увезти…
— Василина…
— Прости за то, что не верила в тебя. В нас. Во что угодно верила, но не в нас. Это моя самая большая ошибка. Мой извечный страх — остаться одной. И словно в насмешку, именно это я и выбрала. Прости меня, за это, Семён.
Дышать становится на удивление легче. Будто что-то, что сдавливало в груди много лет, начало рассасываться.
— И ты прости меня, Василина, — сжимает мои пальцы крепче. — Прости, что позволил себе поверить, что выбрала не меня. Что не искал так, как должен был. Что все эти годы была одна. Что не смог убедить доверять мне, и ты от страха решала проблемы, как могла. Прости меня, Василина, за то, что тебе было безопаснее выбрать одиночество, чем меня.
Мы снова замолкаем. И в этой тишине что-то происходит. Рождается нечто новое, сильное, мощное, уверенное и несокрушимое.
Чувство.
Оно восстаёт, перерождается. Распахивает с силой крылья, наполняя их воздухом.
Любовь.
Это любовь. Наша с Семёном. Крепкая, реальная, неоспоримая.
Она заполняет нас обоих, сносит любые преграды и сомнения, накрывает, отгораживая от всего мира. Придаёт уверенности друг в друге, смывает все сомнения, как волна уносит с песчаного берега всё лишнее, ненужное, оставляя лишь мягкую золотую бархатистость.
— Иди ко мне, моя Адамовна, — его губы трогает мягкая улыбка, а я будто всю жизнь ждала этого приглашения.
Сажусь ему на колени, и чувствую, как нас обоих начинает охватывать жар. Он струится по венам, распаляя всё больше и больше. Когда наши души соединились, тела требуют того же, и мы не имеем ни сил, ни желания им отказать.
Ладони Семёна ложатся мне на шею и медленно ползут по плечам, сдвигая полы халата, пока не обнажают до пояса. Соски тут же сжимаются под его голодным взглядом.
Я привстаю, но лишь затем, чтобы перебросить одну ногу ему через бедра и оказаться лицом к лицу. Глаза в глаза.
Мне тоже нужно видеть его обнажённым. Хочется до безумия. Поэтому отвечаю зеркально, медленно расстёгивая его рубашку и сталкивая её с плеч. Веду пальцами по коже плеч, впитывая его, проникаясь им. Наслаждаясь им.
Он прижимает меня к себя, заключает в объятия.