Его глаза говорят что-то, но это не то, что я хочу услышать.
— Ты — предатель! — выплевываю я в него. — Ты — предатель! — визжу я на этот раз.
Он не говорит ничего. Мой отец подходит к нему и похлопывает по спине.
— Хорошая работа, Джеймс. А карта? Ты нашел ее?
Джеймс трясет головой.
— Нет, сэр. Но я знаю, где она. Это следующее место, куда я отправляюсь.
Он с трудом отводит свой взгляд от меня. Охранники снова хватают меня за руки и ноги, и некоторые слова просто теряются в тумане.
Но после я слышу.
— Десять дней, — произносит он. — Я приведу вашего сына и принесу карту через десять дней.
Он смотрит прямо на меня и опускает свои солнцезащитные очки.
И это последний раз, когда я вижу Джеймса Финичи до того, как меня затаскивают на яхту.
Глава 40
Не позволяйте никому говорить, что быть подстреленным — пара пустяков. Я посмотрю на тебя, Джеймс Финичи.
Конечно, он не здесь. Так что я просто мелю чушь в своей голове.
Я содрогаюсь, когда Харрисон опытно подводит лодку назад к берегу. Мой обычный пуленепробиваемый жилет, сделанный в Колумбии наркодилерами для детей, исчез. Керамические вставные панели и несколько слоев кевлара, запиханные под какую-то ткань с диснеевским принтом, не самое лучшее приспособление для плавания. Мне пришлось скинуть с себя эту штуковину, когда я ударилась о воду, иначе бы я сразу пошла ко дну. Так что сейчас мне весьма холодно.
— Ты в порядке, ребенок? — спрашивает Харрисон.
— По мне видно, будто я в порядке? — отвечаю я.
Он пожимает плечами.
— Могла выглядеть и хуже, я полагаю.
— Я замерзаю. Долго еще?
— Ну, мы в плавании, и наш двигатель здесь — ветер. У нас есть мотор, и могли бы сорваться, будто удираем от чего-то, но лучше действовать осторожно.
Он прав. Мы зашли далеко. Меня подстрелили. Харпер вернулась на богатую яхту и исчезла с радара. А Джеймс, вероятно, по пути на свою встречу.
— Значит, будем действовать осторожно, — вздыхаю я.
Нам требуется еще полчаса, чтобы добраться до берега, но теперь солнце садится, гонки окончены и залив пустеет. Я все еще могу увидеть яхту Харпер. Ее очень тяжело пропустить: эта штуковина огромная, как многоквартирное здание, и я должна признать, я рада, что там она.
Я рада, что там кто угодно, только не я.
Мы подплываем к берегу. Харрисон пришвартовывает лодку и указывает на арендованную машину на стоянке.
— Залезай внутрь. Твой пистолет под пассажирским сидением спереди.
Я делаю как велено. Какой у меня выбор?
Жду примерно десять минут, прежде чем Харрисон возвращается. Он улыбается мне, когда заводит машину, и мы срываемся с места. Дорога назад в аэропорт Фуллертон занимает почти час. На бульваре Харбор произошла авария. Но когда мы добираемся, и я вижу Джеймса, который курит, прислонившись к стене здания, моя грусть улетучивается.
О, Джеймс. Ты такой непредсказуемый.
Я выбираюсь наружу, как только машина останавливается, и иду к нему. Я прилагаю все усилия, чтобы не пуститься бегом, но признаю, что последние несколько ярдов я не сдерживаюсь. Я обнимаю его за талию и начинаю плакать.
— Прости меня, Смурф. Смотри, я принес тебе динозавра в знак извинения за то, что стрелял в тебя.
Я шмыгаю носом и вытираю глаза, когда отстраняюсь.
— Я плачу не поэтому.
— Это больно? — спрашивает он, опускаясь на колени передо мной, чтобы посмотреть мне в глаза.
Я киваю. Зачем лгать?
— Больно, — хнычу я. — Чувство такое, будто кто-то огрел меня бейсбольной битой.
Харрисон свистит.
— Бл*дь, да поехали уже!
Джеймс подхватывает меня на руки и несет к самолету.
— Бл*дь, ребенок. Мне на самом деле жаль, что тебе пришлось быть частью этого. Мне жаль. И Харпер никогда не простит меня. Даже если я все сделаю правильно. Но я сказал Нику, что присмотрю за тем, чтобы она осталась жива, а это единственный способ сделать это, пока мы занимаемся делом. Никто не сможет добраться до нее на яхте.
Он ставит меня на трап и берет за руку, пока мы поднимаемся вверх.
— Она простит, Джеймс. Она простит тебя. Знаешь, откуда я знаю?
— Откуда? — спрашивает он, когда мы входим в самолет, и занимаем наши места друг напротив друга.
— Потому что я поняла, что ты был прав. Форд, как ты.
Он давится смешком.
— Ага, мы оба — киллеры. Я рад, что ты наконец-то поняла это.