Когда он принялся раздевать ее, она не стала помогать, догадываясь, что ему хочется сделать это самому. Она просто стояла и ждала, улыбаясь, пока он развязывал пояс и стягивал с нее халат, при этом целуя каждый дюйм обнажавшегося тела. И только когда Бритт осталась нагая, Крейг выскользнул из собственного халата. У нее перехватило дыхание. Никогда прежде она не видела зрелища столь восхитительного и прекрасного, как загорелое сильное тело ее мужа в отблесках каминного огня.
Бритт не была девственницей. Она успела отдать дань любовным экспериментам — и осталась равнодушной к сексу. Ей даже начало казаться, что, возможно, у нее что-то не в порядке, что она слишком холодна.
Теперь же, когда Крейг нежно и вместе с тем властно коснулся ее тела, она с радостью поняла, что до сих пор искала чего-то настоящего, не желая довольствоваться тем случайным, что попадалось ей на пути.
Он покрыл поцелуями левую грудь, потом правую и коснулся губами соска. Бритт охватило странное чувство. Ей казалось, что она наблюдает за происходящим словно со стороны, и вместе с тем каждая клеточка ее тела с радостью отвечала на эти нежные прикосновения.
Она чувствовала, как страсть охватывает ее. На лбу выступила испарина, на горле забилась жилка от гулко пульсирующей крови, а все тело охватило томительное ожидание. Когда Крейг осторожно опустил ее на пол перед камином, сладостная дрожь пронизала Бритт. Все чувства были напряжены до такой степени, что казалось, еще минута — и она сгорит в охватившем ее пламени!
Наверное, она чем-то выдала охватившее ее желание, потому что Крейг усмехнулся и в следующее мгновение набросился на нее с такими жадными, такими неистовыми поцелуями, что Бритт начало казаться, что она растворяется в нем, что они действительно становятся одним целым.
Его прикосновения были нежными, но вместе с тем Бритт догадывалась, что за этой нежностью скрывается сила. Она чувствовала, что он сдерживается, и хотя ей нравилась эта деликатность, она хотела ощутить всю силу его страсти. Выгнув спину, она тесно прижалась к мужу, и он застонал, словно от боли. Его поцелуи и ласки стали настойчивее, словно он был больше не в силах сдерживать желание.
Рука Крейга стиснула ее грудь, и хотя Бритт было немного больно, она радовалась тому, что сумела заставить этого рационального, подчиняющегося логике человека потерять контроль над собой. Он снова поцеловал ее грудь, затем принялся исследовать губами каждый дюйм ее тела, разжигая в ней ответный огонь, такой неистовый, что ей казалось — больше она не выдержит.
Когда он, наконец, опустился на нее сверху и их тела слились в сладостном единении, Бритт почувствовала, что если ее жизнь кончится в этот момент, ей не будет жалко, потому что такого счастья ей больше никогда не испытать…
Бритт беспокойно заерзала в кресле. Куда ушла эта радость, эта беззаботность? Почему они так быстро сменились ощущениями одиночества и отчуждением? Неужели те слова Крейга, произнесенные после их женитьбы, оказались пророческими?
«Как жаль, — подумала Бритт, ощущая, как из-под закрытых век выкатываются слезы, увлажняя ее щеки, — что я оказалась права…»
Эти восхитительные пять дней и ночей пролетели как сон. Крейг привез ее к себе, в свой дом. А затем он постепенно и неуклонно менялся — и она тоже. И вот все кончено, и она снова очутилась там же, где была четыре года назад. Что ей теперь делать? Куда идти? Как жить дальше без Крейга?
А не слишком ли легко она уступила? Побоялась причинить себе лишнюю боль… Может быть, стоило остаться и поговорить с мужем, высказать ему свои чувства разумно и логично — ведь Крейг всегда был поклонником разума и логики? За свой брак, за свое счастье надо бороться, а она выбрала путь наименьшего сопротивления.
А что если… Ну конечно, еще не поздно! Как только она приедет в Гонолулу, она позвонит Крейгу, расскажет ему о том, что чувствует, напомнит, как они оба были счастливы тогда, во время медового месяца. И кто знает, возможно, он в ответ скажет, что не может жить без нее, и попросит вернуться…
Бритт открыла глаза и усиленно заморгала. Огни, горевшие в проходе между креслами, казалось, были окружены каким-то сиянием, и от этого неестественного света у нее закружилась голова. Голоса и шум вентилятора доносились до нее откуда-то издалека, словно сквозь вату.
И снова, уже в который раз, Бритт попыталась уверить себя, что и эта сухость во рту, и ощущение пустоты в желудке имеют сугубо физиологические причины. «Врач же сказал, что это все от стресса», — напомнила она себе, хотя пустота в желудке переросла в тошноту, а огни перед глазами стали пульсировать в такт учащенному сердцебиению, усиливая головную боль.