– Торговый?
– Молчите, девки, – сымальщик из Архангельскова. Гляньте, сколь дотошно дом Онисима Максимовича снял.
Хваленки подошли, рассматривали и работу, и меня.
– Ох ты мнеченьки, дом-то исто капанный, и окошко разбито. Вставь стекло-то, вставь, не обидь хозяина, подрисуй.
– Ладно, вставлю, дома закончу.
Одна из хваленок не то смущенно, не то кокетничая спросила:
– А можно к Вам прийти рисоваться?
– Можно, рад буду.
Кисти уложены, этюд закончен. Хваленки собрались уходить.
– Хваленки, вы куда?
– За реку, на ту сторону.
– Возьмите меня с собой?
– С хваленками ехать дорого стоит. Коли по полтине на рыло дашь, поедем.
– Мое дело казной трясти.
Денег лишних нет. Решаю занять на дорогу домой у почтового чиновника.
Идем деревней, открылось окно, и звонкий голос догнал нас:
– Девоньки, вы куда? Нате-ко меня!
– Прибавляйся.
Девица прибавилась.
Старик перевозчик сел к рулю, а меня остановил:
– Не садись, парень, в весла. Мужиково дело править, бабье дело в веслах сидеть.
– Хваленки, песню споете?
– Андели, да разве хваленки без песни ездят?
– Тут и петь-то негде, и вся-то Пинега не широка.
– А мы не по реки, а по песни поедем.
Повернул старик лодку вверх. Затянули хваленки песню старинную, длинную, с выносом. Все зазвенело: и солнечный день, и яркие наряды хваленок, и песня… Допели. Старик повернул лодку, запели песню другую – веселую. Подъехали к берегу. Девицы в гору.
– Девушки, хваленки, стойте, погодите, деньги возьмите!
Хваленки с высокого берега прокричали заспевно:
– Доброй человек сымальщик, где же это видано, где же это слыхано, чтобы хваленки за деньги пели? За слово ласково, здоров будь!
В канун праздника
Село Койнас. Звонят к всенощной. Спрашиваю ямщика:
–Завтра праздник?
Ямщик сердито обернулся:
– Вижу, что везу безбожника. Праздников не знат. Кабы знал, что безбожник, на козлы не сел бы. – Повернулся к лошадям: – Ей вы, ленивые!
На постоялом дворе лошади были. Решил заглянуть в церковь – может быть, есть интересные иконы или сохранился старинный иконостас.
Вошел. Служба еще не началась. Поп где-то задержался с требой.
На скамейках направо и налево сидят молча. Направо – старики, налево – старухи.
Есть понятия хорошего тона в разных городах и обществах, а у нас на Севере, в дальних краях его, хороший тон особенно строг. Я как на сцену вышел. Ужели, думаю, провалюсь, не сумею войти, как следует. Смотрят с двух сторон за каждым моим движением.
Отошел от порога три шага, чтобы не помешать входящим за мной. Сделал три поклона в сторону иконостаса. Делал все слегка замедленно. Повернулся к старикам и без крестного знамения поклонился – рукой до полу.
Старики встали стеной, все враз поклонились – рукой до полу, выпрямились, сели. Сели прямо, не сгибая спины, не кладя ногу на ногу. Руки или скрещены на груди, или положены на колени.
Я так же не спеша повернулся к старухам. Так же отвесил поклон, выпрямился. Старухи встали стеной, все разом поклонились, сели.
Я подошел к старикам – раздвинулись, дали место. Сел, выпрямился, ноги поставил слегка раздвинув, руки положил на колени. Тихо. Среди старух одна – видом Марфа Посадница – слегка стукнула палкой-посохом: