– Что, старики, не спросите – чей?
Я встал, поклонился Марфе Посаднице, выпрямился и сказал:
– Старики молчат. Дозволь со старухами разговор вести.
Марфа Посадница тоже встала, согнулась в поклоне, выпрямилась, села. Сел и я.
– На поклон легок, на слово скор, говори чей?
– Слыхали? – назвал я отца и мать.
Старуха в ответ назвала моего деда и бабушку.
– Достойных родителей сын. Далеко ли дорога твоя?
– Еду к Андрею Владимировичу.
Не надо было пояснять, что Андрей Владимирович – Журавский – работает на сельскохозяйственной опытной станции Усть-Цыльмы.
– Хороший человек Андрей Владимирович, работает на пользу людям.
Пришел священник. Началась служба. Уйти к самовару, к книге уже нельзя.
Служба кончилась. Вышел из церкви, отошел от порога три шага, чтобы не мешать выходящим за мной, повернулся. Около стоит Марфа Посадница.
– Пойдем ко мне в гости.
– Покорно благодарю, поздно сейчас.
– А ты не кобенься, не тебя чествую, а твоих дедушку да бабушку, твоих папеньку, маменьку. Ты-то ишшо поживи да уваженье себе наживи.
– Я не кобенюсь. Да время позднее, и завтра праздник, надо обедню не проспать.
– Верно твое слово. И я-то, старая, зову гостя на ночь глядя да ишшо под праздник! Приходи завтра после ранней обедни.
Я-то мечтал проспать и раннюю, и позднюю.
В большом наряде
В 1923 году проехал по Пинеге, по Мезени, собирал образцы народного творчества для Северного отдела Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве.
Село Сура на Пинеге. Престольный праздник в селе. На квартире разбираю свой багаж.
– Маменька, глянь-ко, глянь-ко! Анка Погостовска в большом наряде идет.
– Анка? Андели, андели, Анка Погостовска – да в большом наряде! Да сумеет ли выступить, сумеет ли гунушки сделать?
– Сделат, маменька, сделат, оногдысь делала, дак ладно вышло.
Не удержался, выглянул в окно. Девица в старинном алом штофнике, в парчовой коротенько, в высокой золотой повязке на голове перебиралась через плетень. Для сохранности штофник высоко подобрала.
– Что вас так дивит Анка Погостовска?
– А то и дивит, что девка из бедного житья. Наряд взяла на одеванье – отрабатывать нать будет. А в большом-то наряде в первый раз идет. А ты подешь нашу Петровщину смотреть? Коли подешь, дак не проклаждайся, опоздать к началу.
Наскоро свернул свои вещи. Поспел к началу. На место Петровщины сходились девицы в больших нарядах: цветные шелковые сарафаны, парчовые коротеньки, высокие золотые повязки на головах девиц, у молодух ярко-красные шелковые косынки на голове завязаны кустышками – широким бантом над лицом. Старинные шелковые шали перекинуты на руку, в руках беленькие платочки. Белые пышные рукава перевязаны лентами. Белизна рукавов подчеркивает переливчатую яркость золота и старинного шелка.
Спросил у старухи:
– Бабушка, я не опоздал?
– Отвяжись, сбивашь смотреть. – Обернулась ко мне, оглядела и уже ласковее заговорила: – Ты у Феклы Онисимовны остановился? Сказывают, ты сымальщик. Ну, дак не опоздал. Вишь, только собрались. Расшипериваться начали, потом телеса установят, личики сделают, гунушки сделают, тогды и пойдут. Да ты сам гляди и мне не мешай.
Гляжу, как не глядеть! Перед глазами – живое прошлое – XVII век! Девицы «расшиперивались», расправляли наряды. Тетки помогали изо всех сил: одергивали, расправляли сарафаны, взбивали рукава, расправляли ленты.