На мысе Желания, вблизи от места зимовки Седова, есть нагромождение камней, обточенных водой. Камни большие, будто груда застывших чудовищ – днем это интересно. Раз я увлекся работой над картиной «Место зимовки Г. Я. Седова», задержался среди нагромоздившихся камней… Время осеннее. Ночи уже темные. Кончил работу. Было сумеречно. Камни будто готовы двинуться с места, насторожились, ждут сигнала.
На северной оконечности Новой Земли, на мысе Желания, поставлен памятник В. И. Ленину.
На вопрос: «Кто поставил памятник?» – мне сказали: «Все».
Перед жилым домом поставили постамент, обили кровельным железом, покрасили красной краской и на нем укрепили бюст.
На самой северной точке Новой Земли, на Великом Сибирском пути, стоит памятник Ильичу.
Илья Константинович Вылка
Или просто Тыко Вылка. Познакомился с ним в 1905 г. на Новой Земле. Показал мне Тыко свои работы. Уже тогда это был большой мастер. Работы Вылки поражали неровностью: то детски неумелые, то сильные, полнозвучные, как работы культурнейшего европейца, в тонком рисунке, легких и прозрачных тонах. Но все это было. Большим мастером был Вылка до поездки в Москву.
Оставил я Вылке краски. А на просьбу «научить» – как мог, убеждал не учиться. Слишком самобытен он, и верным природным чутьем сам находил свою дорогу. Говорил я Вылке, что мы, приезжие, не знаем Новой Земли так, как он знает, и без наших указаний он лучше сделает. Но захотелось нашим меценатам вывезти в Москву Вылку, показать как чудо…
Увезли на целую зиму. С Новой Земли, от скал, льдов, штормов, от зимы-ночи с северным сиянием, от лета-дня с солнечными ночами. Увезли в сутолоку так называемой культурной жизни. Все поражало Тыко Вылку, впрочем, тут уж он стал Илья Константинович. Увидав впервые леса и кусты на берегу, Вылка приуныл: «Ой, какой земля лохматый!»
В Москве, став центром внимания, а чаще просто любопытства, Вылка сразу взял верный тон и любопытствующих рассматривал, как показывающихся. Самое большое впечатление произвела на него опера: «Как скаска, луцсе сем сон видишь!»
Кино тогда не понравилось. Узнав, что «жизненность» кино происходит от быстрой смены картин, заявил: «Обман один».
Много курьезов было. Не пощадили Вылку «культурные люди». Какая-то барышня или вдова хотела замуж за него выйти (временно). Посмотрел Илья Константинович на перетянутую в корсете фигуру и просто заявил: «Не хосю, ты ненастоящая зенсцина. Тут тонко, тут сыроко».
А обученье? Тут очень неладное случилось. Заняться серьезно, внимательно отнестись к Вылке было некому или не было времени. Стали учить по общему рецепту. Для Вылки этот рецепт оказался убийственным. С одной стороны – выставка рисунков и «картин», и успех, и шум в печати, с другой – его же учат как совсем неумеющего.
Неохотно показывал Вылка свои московские работы.
– Ну сто, тут больсе хозяин делал. Да и худо это.
Хозяином он звал учителя.
Из Москвы вернулся Илья Константинович просто великолепным: черный плащ с золотыми пряжками, на голове котелок и в пенсне (это, как многие, для «умного вида»)!
…Вместо непосредственного творчества занялся Вылка писанием «картинок»… Покупают, попросту берут, кто увидит из приезжих, – платят табаком, консервами. Хочется Вылке устроить выставку своих работ, хочется собрать их побольше – да как соберешь, как не отдашь?
Прошлым летом встретился с Вылкой в Белушьей Губе. Все тот же Тыко Вылка, так же топорщатся усы. Одет во френч, на карманах френча налеплены пряжки от черного плаща. Показал Вылка свои работы – лучшие уже были отобраны у него.