Киндеев Алексей Григорьевич
Я видел императора
В этот вечер факелы, что освещали городские улицы, пылали особенно ярко. Их свет мягко ложился на почерневшие от копоти стены инсулов и таберн, на виадуки и те деревья, что каким-то непостижимым образом пощадило пламя, уничтожившее несколько дней назад большую часть построек. В свете страшных нероновских свечей, установленных по обочинам дорог, в большом, проклятом, казалось, самими богами городе, бродили грязные люди, потерявшие свое жилье, искавшие что-то в золе, или же не желавшие покидать то немногое, что оставалось от их домов. Сервий смотрел на этих несчастных и думал о том, что какая-то неведомая, высшая сила пощадила думус, принадлежавший его семье. Быть может, по той лишь причине пожар не затронул его дом, что он стоял на отшибе, почти у самого берега реки. С завистью и гневом взирали на особняк обездоленные граждане великого Рима, и чуть слышно шептали они проклятия в адрес тех, кого полагали виноватыми в возникновении кроваво-красного зарева, целых шесть дней поднимавшегося над долиной Тибра.
Между тем, город гудел. Город дышал золой и серой, чадил вонью от разлагающихся тел и всякого рода нечистот. В своеобразной манере Рим праздновал гибель вероотступников, променявших великих богов на того единственного, который погиб на кресте, нечестивцев, виновных в возникновении страшного пожара.
Но, в то же время, город роптал...
- Ступай домой, - сказала подошедшая к Сервию мать. - Здесь не на что уже смотреть.
Стряхнув с одежды противные, белые хлопья, что ветром разносились по всей округе от пепелищ, мальчишка послушно побежал к думусу. Женщина осталась стоять у дороги, наблюдая за тем, как со стороны почерневших от копоти административных зданий, разгоняя плетьми народ, к ее дому двигались легионеры. Следом за солдатами шли рабы, усыпавшие дорогу лепестками роз, а за спинами их неспешно плыли носилки самого императора. Великий цезарь Нерон, лежавший на тех носилках, смотрел по сторонам, оглядывая последствия разрушений, изредка подносил к губам кубок с вином. Он был уже нетрезвым, но во взоре его, веселом и хмельном, было что-то пугающее, звериное. Император разглядывал догорающие факелы, стоявшие у дороги, глубоко вдыхал запах горящей человеческой плоти и вовсе не замечал, казалось, как бурлила от негодования толпа людей, взиравших на ненавистного им властителя мира.
- Нас посетил великий цезарь, - тихо сказал отец Сервия, приблизившись к своей супруге. - Сдается мне, что для нас пожар в этом городе еще не закончился.
Женщина не ответила ничего. Лишь улыбнулась и лицо ее стало покрываться пунцовыми пятнами.
- Дорогой мой Публий! - громко воскликнул Нерон, когда рабы, несшие носилки, приблизились к супружеской чете. - Я рад видеть тебя! Рад, поверь мне! В этом зловонном городе я счастлив увидеть те преданные мне любящие сердца, чей дом не затронул страшный пожар.
- Благодарю, мой император, - прошептал Публий. - Я рад, что ты счел возможным посетить мой дом.
- Скудоумная злая толпа смотрит на тебя как на самого счастливого из смертных, друг мой, - произнес Нерон, ступая на землю. - Они не знают, что ты верой и правдой служил цезарям в прежние годы. Эти скоты... А боги, - он посмотрел на небо, поднял вверх кубок с вином, - тебя возблагодарили за твою верность! Я слышал, что ты сам помогал пожарным и солдатам тушить то жаркое пламя. Сам, своими руками! Вот этими вот руками, которыми ты обнимаешь свою жену! О тебе многие говорят в Риме и слухи те дошли до меня. Бросив все свои дела, я пожелал увидеть такого достойного человека как ты. Я хочу вместе с тобой отпраздновать мою победу над теми, кто готов был вонзить нож в спину мне неделю назад! Немногим я предлагаю такое! Только тем, кого очень люблю.
Нерон улыбнулся, опустил руки, сделал шаг к Публию, словно волк, почуявший кровь, глубоко вдохнул в легкие зловонный воздух.
- Ты чувствуешь это запах, друг мой? Это запах моей победы над поджигателями вечного города! Вот эти факелы, что стоят вдоль дороги символизируют победу цезаря над отступниками! Вдыхай же этот сладкий запах! Вдыхай, Публий. И я назову тебя своим братом, своим отцом, своим вдохновителем... Кем угодно назову тебя за то лишь, чтобы ты был верен мне! - Он повернулся к рабу, что держал в руках кувшин с вином. - Налей же сладкого нектара вернейшему из моих подданных! Пусть выпьет вместе со мной, за мою победу над теми, кто пресмыкается перед повешенным на кресте богом.
- Благодарю, мой император, - снова произнес Публий.
- Не благодари! Это пустяк. Между прочим, это вино предпочитала всем другим винам моя мать. Несчастная моя мать.