Все, что произошло потом, трудно пересказать. Башкан, осененный догадкой, почувствовал сладостную дрожь в теле, мускулы окрепли сами собой и налились прежней силой. Эх, зря столько времени сидел-горевал у запертой двери: ведь солому на крыше можно бы просто-напросто расковырять снизу. Трудно ли было раньше сообразить? Щенок скребется и лает без помех, — значит, сторожей вовсе нет: значит, неспроста отвел его вечером дед Сусанин в этот дальний, не охраняемый никем погреб. Все хорошо и все на руку! Быстрее к делу, пока не начало рассветать.
Однако вырваться из плена оказалось не так уж просто. Снизу, под соломенным настилом лежали рядами тесовые горбылины, они мешали разрывать проход изнутри. Ощупывая настил ряд за рядом, Башкан с возрастающим отчаянием убеждался, что план побега едва ли ему удастся. Он даже и совсем было приуныл, хотел бросить поиски. Но в последний момент, когда рушились, казалось, все планы-надежды, нащупал он вдруг пустоту в дальнем углу погреба: доска там на добрых пол-аршина не доходила до нижней слеги-опоры. И силы Костьки удвоились: удача! Он расшвырял легко поддающийся прелый прутняк, поспешно его выломав, затем пальцами, ногтями, ладонями принялся сверлить-потрошить соломенную труху…
А спустя полчаса по освещенной луною дороге к ельнику бежал во весь дух парнишка-нищий. Впереди, поодаль от него, катился желто-белый живой комочек — Задорка.
Путь свободен. К своим!
НАДУВАЛИ ПУЗЫРЬ, А ОН ЛОПНУЛ
Пока наш Башкан пробивается в темный ночной лесище, к своим, — туда-то уж он непременно пробьется! — давайте поговорим совсем о другом.
Пускали вы когда-нибудь мыльные дутыши? Обыкновенные и в то же время очень-очень необыкновенные чудо-пузыри, переливающиеся тончайшими оттенками сине-фиолетового цвета, голубого, бронзового, золотисто-оранжевого, они жили, к сожалению, не долее одной минуты. Зато какою волшебною была для вас эта минута! Как сверкали, как величаво парили чудесные шары-пузыри!.. В безветренные летние дни мы в Малиновке запускали их обычно в заулке, между баней и погребом, и было великой для нас мальчишечьей доблестью загнать мыльный шар выше бани или даже за тын, в гуменники. Честно сказать, я никогда не отличался искусством управлять мыльными пузырями: они у меня лопались в самое неподходящее время, обдавая лицо веером едких брызг.
Долгое время я заблуждался, считая мыльные дутыши чисто нашим, малиновским изобретением, пока не увидел изображения этой детской забавы на одной картине восемнадцатого века. А годы спустя мне довелось узнать, что забава эта — отнюдь не детская, что еще встарь, при жизни Ивана Сусанина и много раньше, почтенные предки наши увлекались выдуванием мыльных шаров. Конечно же, не в буквальном это смысле, что вот, мол, сидят бородатые дяди вокруг блюдца с мыльным раствором и взапуски тычут туда — кто «кручонку» бумажную, кто просто соломинку… Дело это происходило не совсем так. И все же, как оно там ни происходило, искусство запуска мыльных пузырей поставлено было на Руси всегда высоко.
Чем, например, иным, как не мыльным дутышем, был тогда самозванец Лжедимитрий? Ослепительно-яркий, принаряженный в щедрую душевность, которой сроду у него не бывало, он в молве людской воспарил было превыше всех царей, живших до него. Слишком истерзанной, искровавленной была Русь, чтоб не мечтать о власти новой и молодой, сильной и справедливой.
Люди кричали: «Да здравствует царевич!», не зная не ведая, что просто раздувают мыльный пузырь.
Не ведая!
А ведь были и те, кто знал и предвидел. Были те, кто и мыльную пену для пузыря готовил, и блюдце иноземное тайком подыскал, и бумажные «кручонки» для дутья настригал любовно, искусно. Романовы с компанией боярской верхушки затевали все это. И с умом, надо сказать, затевали, с дальним приглядцем. Они з а р а н е е знали, что их дутыш пренепременно лопнет, они даже свои расчеты строили как раз только на этом.
— Наш молокососишко-самозванец спихнет царя Годунова — ладно! — прикидывали тайком бояре. — Опомнится Москва, самого самозванца щелкнет по носу — еще ладнее! А там уж и совсем по-нашему: очищен престол. Примеряйся, Федор ты свет Никитич, к царскому креслу.
Лопнули, как мы знаем, эти честолюбивые затеи-расчеты Федора. Лопнул, недолго покрасовавшись, и мыльный шарок — Лжедимитрий.
А народ?.. Хмельные мечты о справедливом царе не сбылись. По-прежнему стоном стонала Русь от неправд и лютости богатеев. Престол после самозванца захватил боярин Василий Шуйский, родственник Ивана Грозного по дальним, еще прадедовским корням. Этот царь отличился тем, что с первых же шагов принялся рубить головы непокорным; он даже ввел — это при войне с отрядами Болотникова — особые награды дворянам: «За убитого мужика».