«Не забуду! Никогда не забуду! Где бы я ни был, что бы со мной ни случилось, не забуду!» — клялся я ее образу.
Кто-то локтем толкнул меня в бок:
— Мы ж договорились: про себя!
Я говорил, оказывается, вслух. И испугался, что товарищи узнали мою тайну, и не решался поднять глаза. Но никто ничего не заметил. Я облегченно вздохнул.
На другой день после выпускного вечера я проснулся поздно, блаженно потянулся, улыбнулся — я теперь вольная птица! «Лети, набирай высоту!» — говорил наш учитель математики.
Мать зачем-то зашла в комнату, где я лежал, и, продолжая с отцом разговаривать через открытую дверь, сказала:
— Вчера председатель колхоза к Марьям сватов присылал, отказали. И чего дерут нос, не понимаю… Чем бы Марьям за Хасаем не житье было? — Мать вышла из комнаты, но я слышал, как она продолжала: — Богатые, один сын у них, а куда сватов ни шлют — отказ получают.
— А ты б свою дочь отдала в их семью? Если б наша Уманат была побольше? Он хоть и председатель колхоза, а уважения ему среди людей нет, плохой он человек, не приведи аллах на одной дороге встретиться. Ну, дала бы согласие, если б нашу дочь сватали?
— Нет, — задумчиво покачала головой мать, — ни за что. Лучше пускай бы за последнего пастуха вышла замуж. Пускай бы один чурек ела, да чтобы совесть была чистой.
— Ну, вот. Ты своей дочке таких не желаешь, другие ведь тоже не враги своим детям. Да и молода еще Марьям, куда спешить?
Я лежал на кровати, как пригвожденный к постели, вытирая рукавом рубашки холодный пот, выступивший на моем лице.
Я вчера веселился, пел песни, встречал рассвет. А Марьям? Что пережила Марьям? Так вот почему она поджидала меня возле школы и убежала, увидев, что я выхожу не один. Остановившись, смотрела на меня издали, а я ничего, ничего не понял!
Я пошел к Юсупу и просил его любым путем передать Марьям, что буду ее ждать возле моста. Не знаю, как дождался условленного часа.
Есть у нас в ауле «орус кёшор» (русский мост, он был построен русскими солдатами). Я шагал по мосту взад и вперед, взад и вперед и еще издали заметил тоненькую фигурку Марьям в белой косынке. Я поспешил ей навстречу.
— Я опоздала?
— Ничего, — сказал я, сразу позабыв все тревоги и волнения, которые пережил, поджидая Марьям.
Мы шли с ней по мосту, я всматривался в игривый блеск мерцающей глади. Чуть повеет ветерок — и кажется, что смеется река добрыми морщинками зыби и, весело подмигивая, купается в маленькой речушке необъятная луна. Я задержал Марьям у перил моста. Она всмотрелась в мое лицо и тихо спросила:
— Ты знаешь?
— Да.
— Смотри, весь аул уже знает, хотя мы никому не говорили. Ты не бойся, я никогда не соглашусь, сколько бы они сватов ни засылали, какие бы подарки ни сулили… Ну почему ты такой хмурый, разве я виновата? Не бойся, меня любит мать, она очень хорошая, она никогда не отдаст меня замуж против моей воли. Ну посмотри же на меня, посмотри, как вокруг красиво!
— Красиво… И… не повторится эта красота, не повторится наше свиданье…
— Почему? Все будет зависеть от нас, — горячо возразила Марьям.
Я ничего не ответил… Мы пошли дальше не туда, где сады, а вдоль речки, вниз, туда, где красовались два ряда стройных тополей. Не знаю, когда и чьими руками они посажены, но это самая лучшая примета моего аула. Тополя растут далеко от проезжей дороги, и редко кто туда ходит. Иногда только забредет пастух за отбившейся коровой или хозяйка за стаей гусей.
Мы шли и шли в глубь аллеи, взявшись за руки. Легкий ветер играл тополиной листвой. Луна и здесь следила за нами, мелькая в густой зелени деревьев. Тень ее оставляла на траве причудливый кружевной узор.
— Теперь мы реже будем встречаться, — сказала Марьям задумчиво.
— Почему?
— Ты будешь готовиться в институт, а я пойду с подружками работать в колхоз, не сидеть же без дела целых три месяца! Ну, пожалуйста, не хмурься, не думай о вчерашнем, я и сама знаешь как перепугалась, я боялась за маму, думала, она согласится…
Знаешь, — сказала она через некоторое время, — давай условимся думать друг о друге в одно и то же время…
— А если я о тебе буду думать всегда?
— Всегда не сможешь, нужно знать когда, чтобы и я подумала о тебе именно в то же время.
— А если я о тебе буду думать всегда? — повторил я.
— А заниматься когда будешь? — засмеялась Марьям.
— Хорошо, сама скажи когда?
— Утром и вечером…
— В семь часов, — подхватил я.
Мне очень хотелось дойти с нею до конца аллеи. Мне казалось, что именно там нас ждет что-то необыкновенное. Вокруг стояла такая лунная тишина, такая благодать была разлита в воздухе и в наших сердцах, что, казалось невозможным бросить всю эту красоту и вернуться в аул.