Вокруг меня в те годы было много хорошеньких девушек, но все они были мне безразличны. Я был словно больной, я не мог ни о ком думать, кроме Марьям.
«Наверное, это оттого, что у меня ее платок, — решил я, — поэтому мне никто не правится, поэтому я один, как бирюк. Что толку тосковать по ней… Надо вырвать ее из своего сердца, как это ни больно, но надо вырвать ее!»
Так думал я все те дни.
И вот однажды выбросил платок. Он полетел, закружился, ветер подхватил его и медленно стал поднимать все выше и выше. Я побежал вдогонку за платком. Ветер то опускал его почти до самой земли, то уносил его вверх из-под самого моего носа, словно желая наказать меня за мой поступок, за мои мысли.
Я уже совсем выбился из сил, когда ветер, дав мне урок, плавно опустил платочек на шелковистую траву. Боясь, что он снова вспорхнет, я упал на него грудью, схватил его крепко обеими руками.
Мои волы уже уплыли в солнечном мареве далеко-далеко, пришлось догонять их бегом.
С тех пор до конца лета у меня не было мысли о том, чтобы избавиться от платочка. А потом, когда мы собирались уезжать домой, эта мысль время от времени стала возвращаться ко мне.
Много хорошеньких девушек было тогда вокруг меня, и среди них одна веселая, черноглазая особенно часто заговаривала со мной и безобидно смеялась над моей угрюмостью.
«Нет, пора забыть Марьям, — снова стал думать я, — что толку без конца вспоминать ее, она, наверное, меня давно забыла. Все равно потерянного не вернешь. Надо излечиться от этой болезни, надо жить. Этот платочек… все, все из-за него…»
Мы хорошо поработали. Уезжали с целины, как и приехали туда, с песнями, наш поезд было далеко слышно! Вот тогда-то и произошло это. Я на всю жизнь запомнил ту ночь, тот миг…
Было за полночь, все спали, один я стоял у окошка. Быстро летела в небе луна, поезд подходил к Волге.
Я думал о черноглазой студентке — девушке, что сейчас спала в соседнем вагоне, мне хотелось представить ее черные шаловливые глаза, но на память приходили другие глаза… голубые глаза Марьям.
Я отгонял от себя это видение, сердился, я устал думать только о Марьям. Я вынул из кармана платочек. Поезд уже грохотал по мосту. «Надо вырвать эту любовь из сердца», — подумал я свое, обычное. И безотчетно завернул в платок горсть меди. Черные блестящие веселые глаза словно промелькнули внизу, в реке, и я швырнул платок в окно, в воду. И в ту же секунду рванулся вперед, похолодел от ужаса, но вернуть его было уже невозможно.
Поезд гремел по железному мосту, черные фермы рябили в глазах, яркая луна в воде дробилась о черные фермы… Это было безвозвратно… Я думал выбросить из своего сердца любовь к Марьям, а выбросил и само сердце.
Я это понял тогда же… Ах, как я возненавидел ту веселую черноглазую, ни в чем не повинную девчонку.
Вот так это случилось… Я выбросил в реку платочек, а чтобы он долетел до воды, чтобы был тяжелее, завернул в него разве горсть меди? Нет — сердце, собственное сердце.
С тех пор у меня лет платка, подаренного Марьям…
Жизнь не течет плавно и размеренно. Живешь долго, проходят зима, весна, лето, осень — целый год, а в памяти остается лишь один день, один вечер, одна ночь или одно утро.
Когда я вспоминаю год окончания университета, перед глазами моими не выпускной вечер, не долгие напряженные дни подготовки к экзаменам, и не тот час, когда мне вручили диплом, не счастливые слезы матери, что ее сын стал алимом[7], и не радость жены, что теперь нам будет жить легче… Нет, всего этого я не вспоминаю, все это слилось для меня в туманный серый круг.
Я вспоминаю высокий, обрывистый берег на краю нашего аула, июльский вечер, ослепительно яркую луну, которая, словно огромное колесо, закатилась в маленькую речку и встала под орус кёпюром, не умея взобраться на крутой берег нашей Аксайки, разделенная надвое его длинным узким телом, словно разрезанная ножом.
Тихо звенела внизу вода. Мы сидели, свесив ноги с белеющего в ночи обрыва. Мы пили водку из одного стакана по очереди — я и мой бывший одноклассник Заирхан.
Я приехал в аул проведать маму и немного отдохнуть перед тем, как приступить к работе.
С Заирханом я никогда особенно не дружил, но он был одним из тех восемнадцати мальчишек, которые клялись когда-то солнцу. Значит, был частицею моей жизни.
Заирхан заканчивал университет заочно и уже работал директором в нашей аульской школе. Он быстро выдвинулся. Приятно было поговорить с ним, повспоминать, и мы оба согласились, что здесь, на воздухе, нам будет лучше, чем в доме за столом.