— Что это ты ее вспомнил? А-а, ты, кажется, дружил с ней, — деликатно сказал Заирхан.
Я был очень благодарен ему, что он сказал так мягко, так хорошо… Мне захотелось открыть ему свою душу.
Он слушал меня удивленно и очень внимательно.
— Так что же ты молчал? Если так хочешь ее видеть, надо было давно встретиться, пойдем сейчас!
— Поздно, ты что, — испугался я, — нельзя, что мы скажем?
— Ничего не поздно! Я директор школы, я могу узнать насчет дочки, поинтересуюсь, как они готовят ее в школу. Пошли!
Он встал разгоряченный, решительный (видно было, что моя история его глубоко тронула), поднял меня и потянул за собой.
Я сопротивлялся, но мне очень хотелось, чтобы Заирхан исполнил свое намерение…
Твердой рукой постучал Заирхан в ворота. На крыльце послышалось шарканье, открыл нам сам хозяин дома. Он удивился, увидев нас, но не подал виду, поздоровался за руку и попросил в дом.
В то мгновение, когда наши ладони соединились в рукопожатии, я протрезвел. У него была широкая мозолистая ладонь — этой ладонью он ласкает и бьет Марьям…
Она не ждала гостей.
Навсегда я запомнил этот вечер, эту комнату. Широкая кровать, застеленная атласным одеялом, гора подушек, никелированные спинки с набалдашниками. Возле кровати сапоги, из них торчат портянки, видно, хозяин недавно разулся. В углу комнаты включенный телевизор. Его смотрел хозяин дома на кровати: подушки примяты. На экране певица с голыми руками что-то поет… На полу, рядом с кроватью, ковровая подстилка и несколько подушек, на ней полулежит Марьям и кормит грудью ребенка. Под боком у нее спят еще двое детей. Я догадался: вот так и спят они на полу, прижавшись друг к другу, — мать и дети. А кровать с атласным одеялом для него, хозяина дома, добытчика.
Увидев нас, Марьям вскочила на ноги, натянула платок и быстро вышла с ребенком в другую комнату.
Сели за стол.
— Хорошо живешь, — медленно говорил Заирхан, оглядывая комнату. Наконец, взгляд его набрел на коврик, где спали дети… — В школу дочку ты как… как готовишь ее в школу? Портфель купил?
— Еще нет.
— Почему? Надо купить, на-а-до… Я для этого и пришел, чтобы сказать, понял?
Не глядя на нас, Марьям поставила угощение и быстро скользнула в другую комнату. Хозяин разлил водку по стаканам.
— Портфель обязательно, самое главное портфель…
Когда хозяин налил по второй, Заирхана так разобрало, что голова его упала на грудь.
Мы выпили с глазу на глаз по второй и по третьей. А когда бутылка опустела, стало совсем жутко.
Я встал, подошел к стене, где в раме под стеклом, собранные воедино, красовались семья, родственники и знакомые Хасая. Фотографии все были пятиминутные, снятые на фоне озера, лебедей и причудливого замка. Лица казались плоскими, лишь темнели глаза и чернели улыбающиеся рты… Среди всех этих мне неприятных, в большинстве своем снятых в нетрезвом виде мужчин была карточка и Марьям. Такая точно, как та, которую я изорвал и сжег. Юное лицо, наполненные счастьем глаза, радостная удивленная улыбка, две девичьих косы, чистый высокий лоб, не омраченный ни одной морщинкой! Какой чужой и одинокой выглядела эта чистая девочка в этом сборище хасаевской родни.
Мертвая тишина стояла в комнате, даже Заирхан перестал храпеть. Марьям притаилась где-то в темной глубине смежной комнаты… Молчал телевизор.
К счастью, Зинрхан проснулся.
— Портфель, главное, чтобы был портфель.
Я с радостью поднял Заирхана и потянул его к двери. Буркнул хозяину: «До свидания!» — и перешагнул порог этого склепа.
Отведя Заирхана домой, пошел за аул, в степь. Ноги сами привели меня к пню белолистки, Я присел на пень и просидел на нем до самого рассвета.
Я думал, что в последний раз видел Марьям, я хоронил прошлое, прощался с Марьям… Я не мог предвидеть…
Где ты, Юсуп? Как нужен ты мне сейчас. Как просто было в детстве: выйдешь за калитку, свистнешь — и ты рядом. Ты знаешь, что такое вулкан? В земле кипит бурлящая лава, она, как разъяренный зверь, бросается то в одну, то в другую сторону, стремясь вырваться наружу. И стоит ей найти какую-то брешь — ударит фонтаном, и не остановишь. У меня такое же состояние: все, что накипело, наболело за эти годы, рвется наружу.
Недавно я был в ауле на свадьбе Алим-Паши. Вечером, устав от тягучей мелодии гармони, от охрипших пьяных голосов, я незаметно вышел на улицу. Темнело.
Конец дня — самая интересная пора наших свадеб. Показывая свою удаль, танцуют парни. Танцуют так лихо, что в вихре пыли не видно их ног. Я стоял у ворот и безучастно следил за весельем. Вдруг среди женщин, стоящих у стены дома, я увидел Марьям. Я не видел ее с того злополучного вечера, когда мы оба с Заирханом пьяные были у нее в гостях.