Я - вижу
Я никогда никому не гадаю. Я не зарабатываю денег предсказаниями, приворотами, лживой наукой карт, блеском хрустальных шаров и манипуляцией рук. Я не могу, потому что это безумно тяжело. Не дар, а проклятие. Как можно сказать человеку, что через пять месяцев он умрёт, что влюблённые, души не чающие друг в друге, разойдутся, не прожив и года, что пара, мечтающая о ребёнке, не может его родить. Просто не может, и никакие силы на Земле не в силах им помочь. Даже если обратиться к Богу. Не дано.
Это безумно тяжело – видеть. Видеть против собственной воли, даже если глаза закрыты.
Я не ведьма. Не ношу чёрное, не курю благовоний, не шепчу непонятных слов. Я молча мучаюсь от своего проклятия – дара. Если бы вы только знали, как мечтала бы однажды проснуться в своей жизни! Не дано – миллиарды чужих голосов не дают мне покоя, миллиарды видений проникают в мозг, туманя мозг. И хочется кричать – ты это чувствуешь: боль, смерть, измену, разлуку, разбитые мечты, миражи, иллюзии и обман.
Особенно плохо на кладбищах: запах тлена проникает в ноздри, сводит с ума. Ломящий кости, пропитанный отчаяньем с острым привкусом боли. К сожалению, мы ходим по чужим костям, живём на чужих костях. Они там, под слоем хлама, земли и асфальта, но никуда не делись. И проникают в мою кровь, отзываясь многодневной депрессией.
Да, чужая смерть – это хуже мигрени. Что бы там ни говорили, её пропускаешь через себя. Умираешь и оживаешь вновь. Сходишь с ума.
Такие, как я, долго не живут. Спиваются, перерезают вены. Или попадают в руки к людям в белых халатах. Слишком много всего внутри, концентрация слишком высока. Другие способны пропускать всё мимо себя – мы проживаем чужие жизни.
Экстрасенсы… У них всё так легко, настоящий бизнес. Они гордятся своей «силой», вешают на стены дипломы, дают объявления в газетах, говорят, что могут помочь. Наивные люди платят деньги за фокусы и обман.
Никто никому не в силах помочь. Никто, кроме вас. Такие, как я, - свидетели, проводники, проклятые жить не в одном измерении. Ими рождаются. И вовсе не в семьях «потомственных колдунов» из объявлений – в самых простых семьях.
Мы скрываемся, прячемся ото всех, чтобы не множить вред. Кому нужна правда, кому нужно будущее? Истинное, а не желанное. Поэтому у меня и нет кабинета, нет чёрного кота, нет звучного имени. Я стараюсь быть, как все, только по вечерам и ночам… Темнота всегда побеждает, делает тайное явным.
- Уходи, - устало пробормотала я, смежив веки. – Уходи, я не желаю всего этого. И не возвращайся.
Тщетные надежды, тщетные просьбы – они всегда возвращаются, будто бесы к святым, терзая их плоть и душу.
Сидела в кресле, поджав под себя ноги, и смотрела в никуда. Знаете, есть такое сладостное оцепенение членов, когда взгляд расфокусирован, видит всё и ничего. А внутри – будто невесомость, которая тянет наверх, летать. Наверное, именно это именуется нирваной. Достичь её так просто: сесть, замереть и отдаться пространству.
Заложенная прошлогодним календариком книга лежала на подлокотнике: я не успела закончить страницу. Каждый раз надеюсь – и каждый раз надо мной смеются.
Замотала головой, силясь оборвать связующую нить. Звенящая тишина и пустота наполняла разум, а в ушах – шёпот, шёпот, шёпот…
- Уходи! – теперь я молила.
А оно всё текло и текло, наполняя меня всю, переливаясь через край…
Мальчик, маленький мальчик в синем комбинезоне. Стоит на коленках на кухне, серьёзно, с интересом, свойственным только детям, изучает содержимое сахарницы, пробует на зуб.
Его мать готовит обед.
Я не знаю эту женщину, но в мельчайших деталях вижу лицо: тонкие брови, крашеные перекисью волосы, даже полоску обручального кольца на пальце. Незнакомую ли? Они так не шутят, они бьют по больному.
Силюсь вспомнить, призывая на помощь собственный разум.
Дар, треклятый дар, чего ты от меня хочешь, почему не предупреждаешь их?
Вспомнила: продавщица. Та самая, у которой сегодня покупала хлеб. Странно, почему я тогда ничего не видела? Хотя лучше бы я никогда ничего не видела.
Снова вижу чужую кухню.
Это не зима, это лето, это ещё будет. И мальчик встанет ногами на стол, потянется ручками к обманчиво-прочной москитной сетке открытого окна…
Падаю вместе с ним и разбиваюсь. Солоноватая кровь заполняет рот, медленно меркнет мир, заполняемый до краёв болью. Цвета, звуки… Красное, затем чёрное. В конце – ничего.