Татьяна хотела удалиться на цыпочках, но Тинка заметила её и сдвинула наушники с одного уха. По её взгляду, постепенно приобретавшему осмысленное выражение, было видно, как она возвращается с небес на землю.
– Сегодня было первое занятие с Любовью Васильевной, – сообщила она.
– И как всё прошло? – Татьяна присела на корточки рядом с сестрёнкой.
– Здорово, – серьёзно, с жаркими огоньками во взгляде, ответила та. – Это совсем не то, что заниматься самой. У меня эмоции через край хлещут... Я могу расчувствоваться и зареветь. С этим надо бороться.
– А почему ты ревёшь? – Татьяна коснулась подбородком перекошенного плечика, ткнулась носом в щёку Тинки.
Та ответила только одним словом:
– Музыка...
Гораздо больше сказали её глаза, в которых и сейчас плавала влажная пелена.
По дороге в студию Татьяна присела на скамейку в парке: её вдруг накрыло беспросветное отчаяние. Душа выла волком. Дети катались на каруселях, майская суета порхала в воздухе на легкомысленных крылышках, но перед глазами Татьяны встала укрытая венками могила, а на памятнике – Тинкино личико...
Ноутбук – на колени, наушники – в уши. Пальцы забегали по клавиатуре.
«Привет... Прости, у меня настроение дурацкое, хочется выговориться. Я боюсь, что мы не успеем собрать деньги. Когда родители были живы, они чего только не делали... Чего только не было! Бесконечные больницы, обивание порогов. Бесплатную операцию не получилось выхлопотать. А потом отец устал. Ушёл к другой женщине – беспроблемной. Маму это предательство подкосило. Её не стало... А потом и отец умер. И сейчас вот я бьюсь... Но даже если я буду работать двадцать четыре часа в сутки, мне не заработать столько... Извини, ни к чему тебе мои проблемы...»
Щелчок клавиши – и недописанное сообщение отправилось в корзину. В самом деле, к чему подруге по переписке её заботы? Да и собирать деньги «всем миром» можно годами, а состояние здоровья сестрёнки требовало немедленных действий.
Среди парковой суеты субботнего дня Татьяна искала в интернете информацию о потребительских кредитах. И, контрастируя с прозаичностью этого поиска, в наушниках фоном звучал Тинкин божественный голос – запись «Una furtiva lagrima» в её исполнении. Любительский микрофон не передавал в полной мере всей его пронзительно-грустной (предсмертной?) красоты, но никакие недостатки домашней аппаратуры не были над ним властны. Он побеждал их. Глаза оставались сухими, но душа всё так же выла волком.
А на скамейке неподалёку сидела её брюнетка из комикса. Живая, с тронутыми ветром длинными и тяжёлыми прядями каштановых волос и изящными, тонкими щиколотками. Та – и одновременно не та. Рисованная брюнетка была гораздо «фигуристее», с соблазнительными изгибами, а эта – астенически-хрупкая, напряжённая, с застывшей в тёмных глазах тревогой. Тоже, наверно, постоянно забывала поесть...
– Мама, я кушать хочу! Можно мне бутербродик?
А вот и ещё одно отличие героини от прототипа. Оно подбежало к незнакомке, оставив свои цветные мелки на асфальте, и та зашуршала пакетом, доставая еду. На скамейке рядом стоял блестящий термос из нержавейки. Незнакомка держала на коленях блокнот, а в длинных нервных пальцах вертела карандаш.
Её взгляд словно бы мягко вытолкнул скамейку из-под Татьяны, и пространство поплыло вокруг неё тополиной суматохой.
Звонок Антохи пробился сквозь кокон тёплого солнечного морока.
– Ты где? Клиентка пришла на фотосессию!
– Слушай, будь другом, возьми её на себя, а? – пробормотала Татьяна, глотая сухой комок.
Нельзя сейчас уходить, никак нельзя: брюнетка ускользнёт.
– Может, и зарплату твою я тогда тоже себе возьму? – съязвил коллега. – Это, вообще-то, твой заказ.
– Э! – приходя в себя от этой шуточки, воскликнула Татьяна. – Я те щас дам – «возьму»!... Ладно, я скоро буду, минут через... несколько. Предложи пока клиентке кофейку, пусть переодевается, готовится.
Татьяна выбежала из парка и вскочила в подошедшую маршрутку. Ехать было всего две остановки – напрасная трата денег при отсутствии спешки, но сейчас ей пригодилась бы способность телепортироваться.
Через полтора часа, отработав с клиенткой, Татьяна вернулась в парк. Администратору она наплела что-то про заболевшую бабушку; голова плыла, охваченная жаром, в груди стоял кузнечный грохот и гул, проклятый живот ныл. Сколько шансов, что брюнетка всё ещё здесь? Да один на сто тысяч, не более... Татьяна сама не ожидала от себя такого безрассудства: бросив всё, бегать по парку в поисках женщины, похожей на вымышленного персонажа – это был просто верх... Верх чего? Даже слово не подбиралось, застряло где-то между тополиных крон.