В Ыйчжонбу мы разбили лагерь. Корейские партизаны проявляли здесь большую активность. По нашим сведениям, в окрестностях партизанило до двух тысяч человек. В Южной Корее их было больше чем на севере. В партизаны шли солдаты корейской Народной армии, оставшиеся в тылу во время «победоносного» шествия американцев, и местные жители, возмущенные оккупацией и порабощением своей родины.
Американское начальство не скупилось на похвалы в адрес английской армии. Один высокопоставленный офицер из штаба 8-й американской армии прямо заявил, что 27-я английская бригада «стоила американской дивизии». В устах американца эти слова что-нибудь да значили! И в самом деле, мы непрерывно вели арьергардные бои, прикрывая отход американской 8-й армии. Поэтому нам приятно было услышать это признание. Макартур подошел к оценке обстановки более осторожно, он не торопился с выводами. Раньше Трумэн предоставил ему полную свободу действий. Но теперь престиж Макартура, очевидно, пошатнулся главным образом из-за скандального провала американской разведки. За последние несколько недель американские дивизии понесли огромные потери, которых можно было бы избежать при умелом руководстве.
На переговорах продолжали торговаться об условиях прекращения огня. Китайцы не соглашались остановиться на 38-й параллели. Добиться от них обещания, что они перестанут, наступать, было нелегко. Нельзя прекратить войну, запретив противнику наступать, когда сам находишься почти что в его руках.
В ночь на шестнадцатое декабря был сильный снегопад. К утру земля покрылась толстым слоем снега, а снегопад все не прекращался. А нам говорили, что в Южной Корее очень теплый климат и снега никогда не бывает. На самом же деле снег в этой части страны выпадает часто. Его не бывает только на самом юге в районе Пусана, где холода зимой бывают редко.
В этот день мы истратили много бензина для разжигания костров, которые то и дело гасли из-за снега.
Заботиться приходилось и об офицерах. Солдат заставляли рубить сучья и поддерживать костры в их палатках. Сами они этого делать не хотели, а лишь сидели у огонька, пили и развлекались анекдотами. Солдаты у них были вроде лакеев. Какая бездна высокомерия и эгоизма! Офицеры заботились только о своем комфорте и пренебрегали нуждами солдат. Ничто так не возмущало нас, как такое принижение нашего человеческого достоинства.
Каждый офицер воображал, что звездочки на погонах дают ему право кичиться и считать, что он — пуп земли, а особенно в армии. Многие из них были еще совсем юнцами лет девятнадцати — двадцати. Их боевой опыт насчитывал всего несколько месяцев, но это не мешало им корчить из себя ветеранов и покрикивать на людей, которые были вдвое старше их по возрасту и во много раз опытнее и разумнее.
Подобное отношение офицеров к солдатам — серьезный порок английской армии. Солдатам было невыносимо трудно мириться с этим, но что они могли сделать? Малейшее проявление недовольства рассматривается у нас как бунт. По-видимому, офицеры или слишком высокомерны, чтобы снизойти до понимания того вреда, который они причиняют армии своим поведением, или прекрасно понимают, но не обращают на это внимания.
Правда, среди офицеров лично я знал двух, которым претило подобное отношение к солдатам. Несмотря на косые взгляды начальства, они обращались с нами как с равными, как с товарищами. Но, хотя в боях потери среди офицеров у нас были невелики, этих двух мы все-таки потеряли: один погиб, а другого обвинили в неповиновении и вынудили подать в отставку…
В полдень ветер стих. Из-за туч пробилось солнце, озарив все вокруг ярким светом. Перед нами открылся прекрасный ландшафт. На много километров вдаль тянулись снежные хребты. Кое-где на заснеженных горах виднелись одинокие деревья, но все казалось безжизненным, если не считать крохотных точек далеко внизу, на дороге. Я наслаждался тишиной и покоем. В такие моменты все, что осталось позади, не имело никакого значения. Длинная, жестокая корейская зима показалась нам лютой из-за войны. А в мирные дни она, должно быть, великолепна! Я искренне жалел, что нахожусь здесь для такой низменной цели, как война.
Рождество прошло бы так же уныло и однообразно, как все остальные дни, если бы солдаты не догадались позаботиться о себе. На свой солдатский заработок нам удалось купить кое-что в неуловимой походной лавке, которая к празднику немного пополнила свой скудный ассортимент. Завезли пиво, хотя довольно дорогое, а офицерам продавали по нескольку бутылок виски. Не буду говорить, хотелось нам виски или нет, но отпускать его солдатам запрещалось.