емы с деньгами — не до романтики. Когда Женька ушла, он подумал, что это не всерьез. Пробовал позвонить ей, но услышал в трубке обидное «желеобразный холодец», а затем короткие гудки. И все. Он волком выл трое суток. Ничего не помогало — ни алкоголь, ни легкие наркотики. Боль была такая, будто сердце засунули в кипяток. Вот и пошел к Алле. Знал, что она давно на него заглядывается. И вроде хорошо все было. Заботилась о нем. Яичницу по утрам на завтрак жарила, одежду ему стирала, рубашки гладила. И в сексе все прихоти исполняла. Мечта, а не девушка. А он… Он после секса выходил покурить на балкон. И выл волком на луну, представляя, что Женька в это же время кувыркается с другим. Стерва! Он бросал недокуренную сигарету и возвращался в комнату. Заваливал Аллу на старый скрипучий диван и… мстил Женьке. Мстил остервенело, с садизмом. А потом Алла сообщила, что у нее задержки. Он рассмеялся ей в лицо. Не могу, мол, врачи диагноз поставили. Хотя врал. Не был никогда у этих специфических врачей. Просто не раз сталкивался ,когда его пытались заставить на себе жениться. Вот и выработался рефлекс. Алка сделала аборт. Целый месяц не виделись. После этого хрупкие отношения дали окончательную трещину. В тот последний вечер она много чего ему высказала. Что по ночам во сне он звал Женю, что она терпеливо надеялась и ждала, что это пройдет, что радовалась своему залету не потому что хотела его окольцевать, а потому что ребенок, носимый под сердцем, был от любимого мужчины. Что совершила тяжкий грех, убив малыша. И все это ради него. Что ждала его появления ,когда делала аборт. Нет, не затем, чтобы он ее отговорил (хотя этого и хотелось больше всего), а затем, чтобы он просто был рядом в эту трудную для нее минуту. Но он этого не сделал. Он бухал с друзьями на какой-то даче в обществе нескольких безотказных телок. На его глазах выступили слезы. А что если бы он тогда поступил иначе? Сейчас бы его ребенок — сын, наверное — уже бы пошел в первый класс. Прости, Алка. Я — убийца, а не ты. Я и сына убил, и тебя. Не в силах больше идти, он повалился на колени и возвел очи к небу. Неба не было. Была какая-то муть красноватых оттенков. Вот странно: он провел здесь по меньшей мере часов десять, а время суток все такое же — ни светло, ни темно. Прости, Господи, за все грехи и прегрешения. Губы сами отчетливо выговаривали каждое слово этой молитвы. Откуда он ее знал? Да Бог его знает… Закончив молиться нашел в себе силы встать и идти дальше. От Алки воспоминания перекинулись дальше — ко всем кого он успел обидеть за свои 35 лет. В первую очередь, конечно, маму. Мы всегда отрываемся на родных и близких за любой пинок судьбы или просто из-за плохого настроения. Отрываемся, не щадя. Злобно. Агрессивно. Зная, что в ответ ничего не будет. Вот и развлекаемся… А потом подсаживаемся на это дело. Наркотик. Обыкновенный фашизм. Именно по этой причине так сильно распространенно домашнее насилие. Мужикам проще всего сорвать злость на родных и близких, нежели доказать самому себе, что ты не жалкий неудачник. Он вспомнил все обидные слова, что говорил маме. Вспомнил ее беззвучные всхлипывания в подушку, вспомнил, как это раздражало его еще больше, настолько, что он окончательно терял голову. Вспомнил, ее последние слова: «ты — самый лучший сын на свете. Я тебя так сильно люблю. Как жаль, что я не смогу тебя больше оберегать». Его тело пронизала боль. Безумная. Как тогда с Женькой, только во сто крат мощнее. Он опять повалился на колени и стал молиться. Молиться безудержно. Остервенело. Бичевал себя за все сказанные и несказанные когда-то слова. Слва Богу, хоть отцу не досталось. Тот ушел из жизни совсем молодым, когда Юрке исполнилось 6 месяцев. Глупая авария. И нет человека. Наконец встал. Пошел. Каждый шаг — вспомненная обида, оскорбление — перемежался приземлением на колени и молитвой. Он осознал как неправильно жил, осознал сколько боли и страданий принес окружающим себя людям. Не удивительно, что он был одинок. Он же проказа. Страшная. Неизлечимая. Сил идти дальше не осталось. Да и зачем? Даже если эта ракушка — портал в его родной мир — кому он там нужен? НИКОМУ! Тогда зачем идти. Лучше остаться здесь. И умереть. От жажды или голода. Или быть растерзанным зверями. Это лучшее, что он заслужил. - Давай сынок, давай Юрец! - услышал он снова женский голос. Он узнал его. Это был голос матери. Его матери! - Ты сможешь! Мы с папкой в тебя верим. Давай, родной. Осталось еще чуть-чуть. Голос подействовал. Он снова встал. Оказалось, что ракушка приблизилась. Вот она. Рукой подать. Хотя еще несколько минут назад до нее было идти, как до луны. Он сделал последний шаг. *** - Поздравляю! У вас мальчик! - медсестра с забавными веснушками на лице весело улыбнулась. - Ну вот, а вы не верили, что он сможет! - улыбнулась в ответ молодая женщина. *** - Ну что, слабо? Скажи, что слабо! Юрец-холодец! - подначивали пацаны. - А вот и не слабо! - нахмурился Юрка. - Сейчас она придет и как в лужу полетит! Вот смеху-то будет. Аленка появилась внезапно. В своем васильковом платьице. Увидев Юрку, зарделась. Отвела глаза. Пошла к нему на встречу. Между ними была лужа. Большая, грязная. В которой плавали какие-то мерзкие червячки. - Юрка, привет! Пошли играть в прятки? - Аленке было 5 лет, но кокетничала она уже как взрослая женщина. Юрка протянул руку. Аленка поддалась вперед, наивно полагая, что он хочет помочь ей перескочить через лужу. - Сейчас или никогда! - заорали пацаны. Лицо Аленки исказил ужас. Она поняла ,что сейчас произойдет что-то плохое… Юрка уже все рассчитал. Оставалось только претворить «не слабо» в жизнь. Но что-то вдруг в последний момент его остановило. В памяти вспышкой пронеслись нечеткие воспоминания — то ли пустыня, то ли степь — поди разбери. Какая-то ракушка. Нет. Он этого не сделает. И пусть пацаны смеются над ним и называют его лохом. Он не может так поступить с Аленкой. Он распахнул свою ладонь и, ухватит Аленку за руку, помог ей перескочить через лужу. - Пойдем. Только давай не в прятки. Пойдем просто посидим на лавочке, - улыбнулся Юрец. Аленка улыбнулась в ответ.