- Ничего хорошего. Протащили бы его в цепях по Священной Дороге в Риме, следом за золотой триумфальной колесницей императора Траяна, а потом задушили бы в Мамертинских казармах. Во славу Марса Ультора-Мстителя и Гения принцепса.
- Да уж! - Пашка ёжится, как от холода. - Уж лучше, так как он, - с топором на конницу!
- Наверное, лучше… - пожав плечами, отзываюсь я. - Слушай, уже четыре часа, пора нам, по ходу, собираться, - пока доедем, пока ты в магазин за хлебом, короче пора.
- Пора, так пора, - как всегда после моих рассказов, Пашка делается необычно послушным, задумчивым и притихшим.
Мы одеваемся, Пашка в свои Найковские шорты, я в обрезанные выше колен чёрные джинсы Motor, натягиваем кроссовки и бейсболки, а футболки, подумав, запихиваем в Пашкин рюкзак. Снова вдруг переливчато надрывается Пашкин мобильник. Пашка, поругиваясь себе под нос, достаёт телефон:
- Да? Ну, чего тебе? - говорит он неприветливо. - А я откуда знаю! Никитос, чё ты гонишь! Ты же сам его куда-то засунул, я уже месяц ракетки в руки не брал! Да пошёл ты!..
- Заноза? - спрашиваю я, положив руки на руль своего велика.
- У-у, задолбал он меня! Прикинь, заныкал куда-то наш теннис, гадёныш, и на меня бочку катит!
- Не бери в голову, валяется где-нибудь у вас в комнате. Найдётся, - говорю я без особой уверенности. Пашкина с Никитой комната, - это зрелище не для слабонервных. Видал я взятые штурмом города, и здесь, на Земле, и у себя на Гирлеоне, - так вот, это всё шорох орехов по сравнению с комнатой моего Пашки и его братика.
Мы, не торопясь, катим бок о бок по еле заметному просёлку. Впереди изломанной зубчатой стеной высятся многоэтажки южной окраины Магнитогорска, - нашего с Пашкой города. Мы оба любим его, - Пашка потому, что в нём родился, а я потому, что в этом городе родился Пашка.
Взбудораженный сероглазый не может угомониться:
- В натуре, гадёныш! Носки мне позавчера узлом завязал, прикинь, Ил! Нет, я точно с ним что-нибудь сделаю! Во, давай завтра, пока моих родаков не будет, свяжем его и засунем в кладовку, он же темноты боится, прямо до икоты, а?
Свяжем, - это значит, что я буду в одиночку вязать бешено отбивающегося, визжащего Никитоса, а Пашка, подавая бесполезные советы, будет бестолково скакать вокруг нас с Занозой, предусмотрительно оставаясь вне пределов досягаемости ногтей, зубов, кулаков и пяток своего выдающегося братца. Но звучит, всё-таки, очень и очень заманчиво!
- Не знаю, не знаю, орать уж больно будет, - сомневаюсь я в успехе предприятия.
- А мы ему пасть заткнём! Точно, Ил! Кляп сварганим какой-нибудь и заткнём. Носками моими хорошо бы… - мечтает мстительный Пашка.
- Ну, ты и фундаменталист! Прямо Бен-Ладан! - восхищаюсь я его находчивостью.
Так, болтая о пустяках, шутя и посмеиваясь, радуясь тому, что мы есть друг у друга навсегда, и ничто и никто нас никогда не сможет разлучить, мы въезжаем в Город. Переключившись и набрав скорость, мы несёмся по асфальту мостовой, выскакиваем на тротуар, чёткими резкими виражами огибаем прохожих, - многие на нас оглядываются с улыбкой. Вообще, на нас с Пашкой часто оглядываются, - точнее заглядываются. Ну, ещё бы! Двое пятнадцатилетних парнишек, светловолосых, - золотистые волосы у него, пепельные фамильные кудри Военных Герцогов Орледа у меня, - светлоглазых, стройных, загорелых, с чистою гладкой кожей, красивых, - мы производим сильное впечатление. От нас, когда мы вдвоём, исходят физически ощутимые волны юности, свежести, радости и любви, - нами нельзя не любоваться, нам нельзя не завидовать…
Мы с Пашкой синхронно, с лихим заносом задних колёс, тормозим у супермаркета на проспекте. Я беру у Пашки его велик, и даю ему тридцать рублей.
- Хватит?
- Хватит, хватит. Тебе ничего не надо?
Я отрицательно качаю головой и говорю:
- Футболку надень, - в магазин не пустят. Настучит тебе охранник по голому пузу.
- Да ладно, не настучит…
Повернув бейсболку козырьком назад, я, дожидаясь Пашку, осматриваю свой передний тормоз, - что-то он как-то запаздывает у меня. Какой-то пацан с завистью, во все глаза, уставился на наши велики. Появляется Пашка, на ходу закидывая рюкзак за прямые загорелые плечи.
- Что-то ты быстро обернулся.
- Круасанов нет, купил рогаликов, свеженькие, - хитро ухмыляется он.
Мне как-то сомнительно, насчёт круасанов, - Пашка всегда предпочитал рогалики.
- Вот устроит тебе Заноза промывание мозгов, - будешь тогда знать.
- Да пошёл он, - стереотипно отвечает Пашка. - Хочешь чупа-чупс?
Я сплёвываю с отвращением:
- Обойдусь. И как только ты их можешь жрать, - химия сплошная!
- Да ну, мне нравится. И вообще, волков боятся, - в лес не ходить! - ни к селу, ни к городу заявляет сероглазый. - Так что отвянь.
Пока я с недоумением соображаю, причём здесь какие-то, на фиг, волки, Пашка уже сворачивает к нам во двор. Он тормозит возле огромного чёрного джипа и с восхищением его разглядывает. Почти все мальчишки этого Мира обожают автомобили, - чего греха таить, меня тоже занимают эти устройства, не так, конечно, как самолёты, но всё же.
- Смотри, Илья, Porsche Cayenne Turbo, - говорит он мне, не отрываясь от этого чуда из Цуффенхаузена. - Прикинь только, 450 лошадей, сотню меньше, чем за шесть секунд делает! Это на асфальте, а на бездорожье, - лучше него только на гусеницах. Песня!
Я с лёгкой улыбкой смотрю на Пашку. У него родители после нового года поменяли машину, - Пашкин отец, заядлый охотник, купил новенькую Ниву Chevrolet, очень даже приличную машину, по здешним меркам. Но всё-таки Павлуха немного, потихоньку, завидует мне, - у моей матери элегантное купе BMW 330Ci, - тёмно-зелёный, “оксфорд металлик”, спортивный наконечник копья.
- Глаза не вырони. Фигня всё это, Кузнецов, вырастешь, не хуже этого джипа тачку себе купишь, - уверяю я его.
- Да запросто, мне ведь банк ограбить, - как два байта об асфальт! - смеётся Пашка.
Мы подъезжаем к нашему подъезду. Тут нас окликают, - это Серёга Гибадуллин, наш одноклассник. То есть бывший одноклассник, после девятого класса он поступил в строительный колледж.
- Привет. На Урал ездили?
- На северный полюс, - дружелюбной коброй шипит Пашка, он терпеть не может, когда к нам кто-нибудь клеится.
Серёга, не отличающийся особой щепетильностью, не обращает на Пашкин тон внимания.
- Илья, ты знаешь, что сегодня Мякиш отмочил? - он выдерживает драматическую паузу.
Я вопросительно поднимаю левую бровь. Мякиш, - семнадцатилетний придурок из дома напротив, гроза нашего двора. До недавнего времени местный “авторитет”, мразь конченая.
- Он сегодня утром Натаху Смирнову из вашего дома чуть не до слёз довёл, короче достал её конкретно.
- Вот же гад! - цедит сквозь зубы Пашка и, глянув на меня, осекается.
У меня на скулах натягивается кожа.
- Ну, сука, ёб… - тихо говорю я. - До него, что не доходит ни хрена? Руку ему сломать, что ли?
Пашке явно не нравится мой тон, впрочем, ему уже приходилось несколько раз видеть меня в подобном состоянии, Серёга же заметно тушуется.
- Да брось, Илья, забудь ты об этом козле, - Пашка успокаивающе кладёт руку мне на плечо. - Он и так, как только тебя увидит, так сразу бледный вид имеет, после того раза.
В тот раз, - в середине июня дело было, ещё перед Пашкиным днём рождения, - мы с сероглазым, набегавшись с мячиком, решили отдохнуть в нашем скверике. Там-то обдутый пивом Мякиш и тряс какого-то полузнакомого мне пацана лет десяти-одиннадцати. Эта скотина, не обращая на нас внимания, шарил по карманам побелевшего от страха мальчишки, выгребая оттуда какую-то мелочь. Я тогда хорошо поправил его прыщавую харю, всполошившийся Пашка с трудом оттащил меня от захлёбывающегося кровью и соплями Мякиша. Тот, сразу протрезвевший, похоже, умудрился разглядеть в моих зелёных глазах настоящего меня, - Гирса Орледского, - во всяком случае, вот уже пару месяцев, лишь только завидев меня, он испаряется с гордым видом.