Холл пуст, как это часто бывает. Диана с мужем стараются так выстраивать расписание, чтобы пациенты, даже если они не стесняются ходить к психотерапевту, пореже пересекались. Диана мне объясняла, что некоторые люди могут испытывать неловкость. Она это говорила, когда я поначалу стыдился, что лечусь от посттравматического шока. Такой крепкий парень – и не может справиться с внутренними демонами, а ведь его учили действовать в самых сложных условиях на поле боя. Я чувствовал себя никчемным слабаком.
Блум поднял голову еще до того, как открылась дверь. Он услышал звук шагов на посыпанной гравием дорожке. Когда она вошла и поздоровалась, я, оправившись от первого радостного удивления, хотел сказать, как счастлив вновь ее увидеть. Но ничем себя не выдал. В отличие от Блума. Мне пришлось дважды его одернуть, чтобы он смирно сидел у моих ног, иначе он бросился бы к ней. Это редкость, обычно он слушается с полуслова. И знает, что к людям подбегать нельзя. Я научил его контролировать эмоции при любых обстоятельствах. Он тоже ее узнал, никаких сомнений.
У нее подавленный вид. Лицо осунулось, под глазами круги, макияжем не получилось замаскировать опухшие веки. Она так трогательна в своей печали.
Она молчит. В руках ни телефона, ни книги, на журналы в холле даже не взглянула. Смотрит в окно на улицу, стараясь не встречаться со мной взглядом, пряча заплаканные глаза. Чтобы ее не смущать, я стараюсь смотреть в другую сторону, на собаку, на картины и журналы. Это дается мне с трудом.
Я чувствую, как Блум трепещет от возбуждения. И решаюсь.
– Кажется, он хочет с вами поздороваться. Вы не боитесь собак?
– Нет, вовсе нет, – отвечает она, пытаясь улыбнуться.
Достаточно сказать «можно», чтобы он пулей выскочил из-под стула.
На середине комнаты он неожиданно тормозит и опускает морду, приближаясь к ней с изяществом кружевницы. Пожалуй, это мне нравится в нем больше всего. Сверхчувствительность делает его таким славным. Он ластится, подставляя голову под ее протянутую руку, потом садится у ее ног, кладет морду на соседний стул и смотрит на нее с бесконечной нежностью.
Она ласково гладит пса, и по щекам у нее катятся слезы. Ох уж этот Блум и его терапевтические свойства! Может, поэтому Диане нравится, когда он приходит. Идеальный напарник. Я не решаюсь вымолвить ни слова. В подобных ситуациях я даю своей собаке полную свободу действий. Если бы я прислушался к своему внутреннему голосу и если бы никакой этикет этого не запрещал, я бы уже сидел рядом и обнимал ее. От ее горьких слез у меня внутри все сжимается. Но, как и тогда на перроне, я ощущаю, что от нее исходит невероятная внутренняя сила. Пережитое явно потрясло ее, но не сломило, я это чувствую.
– Кажется, он добрый.
– Так и есть.
– И послушный.
– Он большой любитель поесть. С лакомством в кармане от него можно добиться чего угодно.
– Я вам не верю. Тут явно не обошлось без серьезной подготовки.
– Мы много играли.
– Как его зовут?
– Блум.
Улыбка высушила слезы, и я просто счастлив быть хозяином этого волшебного пса. Она не сводит с него глаз, но я чувствую, что она смотрит и на меня. По-другому. Мы с Блумом единое целое. Смотреть на него – значит узнавать меня, и наоборот.
– Какая шелковистая шерсть.
– Она самоочищающаяся.
– Правда?
– Ну да. Может несколько часов носиться по грязи и все такой же чистый.
– Как удобно.
– Нужен просто хороший пылесос.
– Главное, чтобы его гладили с удовольствием…
– Госпожа Клодель, ваша очередь! – раздается голос доктора Дидро.
Я резко выпадаю из вневременья.
Доктора Дидро не в чем винить. Он делает свою работу, планета продолжает вращаться, даже если мои ноги больше не стоят на ней. Я благодарю судьбу, позволившую нам снова встретиться, и не прошу о большем.
Несколько мгновений я сижу один. Подходит Блум и радостно смотрит на меня, виляя хвостом. Не знаю, радуется он за меня или за себя. Может, она действует на него так же. Диана выходит, прощается с пациенткой, затем возвращается в кабинет, оставляя дверь открытой. Она знает, что я знаю. Можно заходить. Мой пес тоже выучил все коды и уже сидит у ее ног, требуя ласки, которой ему всегда мало. Кабинет украшают свежесрезанные цветы – поздние, они цветут до первых заморозков в саду вокруг дома. Я усаживаюсь в кресло, Диана что-то дописывает в блокноте и поднимает на меня глаза. Ее улыбка прозрачна, как родниковая вода, и не способна хранить секреты. Я тут же все понимаю.