— У меня и в мыслях подобного нет. Мой отец пытался отказать мне в праве быть рожденным, — криво усмехнувшись, сказал Филипп. — Со своим ребенком я бы не смог так поступить. Я не только хочу нашего ребенка, но и намерен с самого начала быть ему настоящим отцом.
Услышав это многообещающее заявление, Одри почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она и не надеялась, что Филипп захочет взять на себя подобные обязательства.
— Это окажется трудной задачей, когда мы расстанемся… я хочу сказать, разведемся, — заметила она и, натолкнувшись на новую преграду, остановилась.
Филипп убрал преградившую ей путь жардиньерку.
— Боюсь, что в данном случае от тебя потребуется большое мужество и самопожертвование, моя дорогая. — Он внимательно смотрел на Одри в ожидании ответа.
— Я не понимаю… Филипп развел руками.
— Пришло время попрощаться с Келвином.
— Попрощаться с Келвином? — Одри изумленно подумала, что разговоры о бедном Келвине постоянно возникают в самый неподходящий момент.
— Если мы оба желаем нашему ребенку добра, то сейчас нельзя и помышлять о разводе, — твердо сказал Филипп, наблюдая, как она кружит по центру комнаты.
Опешив от этого заявления и плохо соображая, что происходит, Одри начала хватать ртом воздух.
— Итак, мы остаемся вместе, но Келвин исчезает из нашей жизни, — сурово продолжал Филипп. — Тебе придется с этим смириться.
— Келвин мне только друг…
Келвин превратился для него в навязчивую идею, догадалась Одри, удивлялась, что не замечала этого раньше. Неужели Филипп ревнует? Ревнует к Келвину? Эта мысль показалась ей настолько нелепой, что Одри тут же прямо спросила Филиппа об этом.
— Черт побери, не смеши меня! — фыркнул он.
Румянец вспыхнул на щеках Одри, и она не сочла нужным сказать, что давно уже поняла: Келвин вряд ли когда-нибудь превратится для нее в нечто большее, чем просто друг.
— Извини. Я просто…
Она угрюмо побрела к столу, но Филипп положил руки на ее хрупкие плечи и заставил сесть на диван.
— У меня от твоего хождения кружится голова. Посиди минуту спокойно, — попросил он. — Вот что я хочу сказать: в этом браке есть место только для двоих. Для тебя и для меня.
— А как же Стелла? — прошептала Одри.
Его лицо стало суровым.
— Я способен мириться с ее присутствием в небольших количествах и буду весьма признателен, если тебе удастся растолковать твоей сестре, что, имея на теле больше одежды, она будет меньше походить на дешевую шлюху.
Удивленная его язвительным тоном, Одри пристально посмотрела на Филиппа.
— Но ты же ездил встречаться со Стеллой в ту ночь, когда оставил меня одну в гостинице!
— Ничего подобного, я не ездил к ней. Я случайно столкнулся, вернее она столкнулась со мной на следующее утро, — объяснил Филипп, не обращая внимания, в каком напряжении находится Одри. — Мне действительно принадлежит многоквартирный дом, где она остановилась. В одной из квартир я и ночевал в ту ночь. Стелла заметила мой лимузин, напросилась на завтрак и выразила желание вернуться вместе со мной в Лондон. Отказать ей я не решился.
В устах Филиппа все выглядело весьма убедительно. И пусть Одри хотелось поверить, сомнения все же терзали ее. Филипп очень умен, рассуждала она. Наверняка он не станет говорить правду, способную причинить мне боль, после того, как сказал, что мы остаемся мужем и женой. Если ему нравится моя сводная сестра, глупо признаваться в этом сейчас и вбивать клин в мои отношения со Стеллой.
— Ты сама создала себе проблему, — словно прочитав ее мысли, сказал Филипп. — Тебе не следовало говорить Стелле, что наш брак фиктивный.
Одри похолодела. Вторую ошибку она допустила, не рассказав Стелле всей правды. Стоило только сообщить сестре, что ее отношения с Филиппом далеки от платонических, Стелла никогда бы не стала проявлять интереса к нему. И, если что-то и произошло между Филиппом и Стеллой в ту ночь на побережье, частично Одри сама тому виной.
— Она сообщила тебе, где остановится в Лондоне? — с беспокойством спросила Одри.
— Нет, просто сказала, что устроится у подруги.
— Уверена, что Стелла скоро объявится.
— Я тоже считаю, что нам еще предстоит увидеться с ней, — спокойно заметил Филипп.
Одри задумалась. Ей было неприятно сознавать, что сомнения насчет Стеллы уже вбили клин в ее отношения — со сводной сестрой. Она знала, что ей придется объясниться со Стеллой — иначе избавиться от глупых страхов невозможно.
Придя к такому заключению, Одри смогла оценить выпавшее на ее долю счастье. Развода не предвидится. Филипп полон решимости дать их ребенку все то, чего был лишен сам. Правда, у нее шевельнулась неприятная мысль, что, не будь она беременна, Филипп сейчас обсуждал бы их развод.
— Я вовсе не уверена, что ты сможешь мириться с тем, что наш брак окажется долгим, — грустно сказала Одри.
Филипп насторожился.
— Почему?
— Тебе все быстро надоедает.
— Как ты можешь мне надоесть? Я никогда не знаю, что ты выкинешь в следующую секунду!
— Дело, видишь ли, вот в чем: мне тоже известно, что особым постоянством ты не отличаешься.
— Так испытай меня! — воскликнул Филипп, явно задетый ее словами. — Ты со всеми добрая и доверчивая, но, как только дело касается меня, становишься злобной и подозрительной.
Одри, мысленно согласившись с этим утверждением, смущенно заметила:
— С тобой нельзя иначе.
— Тогда скажи, с Келвином у тебя было так же?
— Нет. Он вовсе не так умен и безжалостен…
— Ах да, я и забыл, ведь он такой милый! — насмешливо бросил Филипп.
Раздался стук в дверь, и Селден сообщил, что Филиппа срочно просят к телефону.
Прождав пятнадцать минут и решив, что Филипп может отсутствовать еще очень долго, Одри пошла наверх. Тихо прикрыв за собой дверь спальни, она совершила головокружительный прыжок на кровать, чьи пружины жалобно застонали под ней, и, сбросив туфли, принялась кататься по постели, восторженно повторяя:
— Да… да… да!
Ведущая в соседнюю комнату дверь была приоткрыта. Она медленно распахнулась, и в проеме появился Филипп. Прислонившись к дверному косяку, он с ехидной ухмылкой посмотрел на Одри, застывшую на месте с выражением ужаса на лице.
— Все-таки я, должно быть, на что-то способен, дорогая, — присвистнув, слащаво произнес он. — Я не заметил, чтобы внизу ты проявляла столь бурный восторг по поводу того, что мы остаемся мужем и женой. А здесь, в одиночестве, ты торжествуешь. Подумать только!
— Я…я…
Филипп быстро снял с себя пиджак и бросил его на стоявший рядом стул. Ослабив галстук, он взглянул в ее расширившиеся глаза.
— Да, теперь ты знаешь, когда я хочу тебя! — торжественно произнес Филипп. — Что ж, еще один шаг в нужном направлении.
Одри оказалась не в силах противостоять вдруг охватившему ее безотчетному волнению. С радужной улыбкой, от которой сердце ее замерло, Филипп опустился рядом с ней на кровать. Одри задрожала, ощутив прилив огромной нежности. Боже, он выглядел таким счастливым, куда счастливее, чем на острове! Она первым делом крепко обняла Филиппа и постаралась теснее прижаться к нему.
— Как я скучал по тебе… — простонал он.
В постели, про себя продолжила Одри.
— Я постоянно думал о тебе даже в банке, — признался он.
Думал, что постель без меня пуста, мысленно перефразировала она.
В его глазах отражалось такое нестерпимое желание, что Одри не преставала изумляться, каким образом могло случиться, что столь элегантный, расчетливый и частенько безжалостный мужчина может испытывать неприкрытую страсть к такой наивной и вовсе неэлегантной особе, как она.
— Я привык, что тебя нет, но теперь ты рядом, — с воодушевлением подвел итог Филипп.
Любовь к нему пронизывала ее с головы до ног, и Одри сказала себе, что не потребует от него больше, чем он может ей дать. Завтра она наденет кольцо с рубином. В этом есть какой-то тайный смысл. Филипп подарил ей это кольцо с камнем, символизирующим страстную любовь, потому что только рубины не вызывали у Одри сомнений своим предназначением…
— Я хочу в последний раз увидеться с Келвином, — в наступившей напряженной тишине произнесла Одри.
За всю восхитительную неделю с момента ее возвращения в Лондон это стало их первой с Филиппом размолвкой.