Только что мне позвонили с сообщением, что сэр Джон Риксон-Додд специально приезжал навестить Бинга и остался очень доволен результатами осмотра.
Теперь мы были на сто процентов уверены, что Бинг выкарабкается.
Я пребывала на седьмом небе, пробегая глазами письмо для Гила.
«Спасибо тебе, мой дорогой Гил, за телеграмму и поздравления. Полагаю, не только мы со Стивом, но весь персонал больницы ужасно рад, что все так обернулось. И еще хочу поблагодарить тебя за ту небольшую записочку, которую ты прислал мне из Генуи неделю тому назад. Раньше я ответить не могла, все время моталась между домом и больницей: дала миссис Твист недельный отпуск — старушка заслужила его! — вот и пришлось все самой делать.
Последние несколько недель кажутся мне кошмарным сном, вперемешку с чудесными моментами, как, например, в Италии, когда ты подобрал ключи и открыл для меня запертые двери, которые, я уж думала, мне никогда не отпереть. Думаю, что не стоит даже повторять, насколько я тебе благодарна — и Стив тоже — за эту фантастическую помощь. Бинг тоже в курсе, что обязан тебе жизнью, правда.
Без той фотографии ничего бы не вышло, я просто уверена. Поверь мне, я ни за что на свете не расстанусь с ней, пока жива.
Теперь о Бинге. Ты, наверное, хотел бы знать подробности, ведь я тебе всего несколько строк написала. Все идет хорошо, ему с каждым днем все лучше. Вчера, когда я ездила навестить его, он пребывал в отличной форме и уже начал немножко двигаться. Даже капризничает уже, что меня безмерно радует — он снова превращается в нормального ребенка.
Сначала Бингу пересадили кожу Руди, а потом этот чудесный человек, Риксон-Додд, взял у брата еще немного кожи с ног, про запас. Медицина в наши дни настоящие чудеса творит, правда? Теперь Руди может спокойно возвращаться обратно в Америку, а кожа его останется здесь, в Англии. До полного выздоровления Бингу еще далеко, и ему придется немало времени провести в больнице. Главное было избежать попадания инфекции, и врачи блестяще справились с этой задачей.
Доктор Блэк говорит, что своим выздоровлением Бинг обязан не только брату-близнецу, но и своему собственному настрою. Он терпеливо сносил все, что выпало на его долю, и верил в лучшее.
Что касается шрамов, то пластическая хирургия и тут на помощь придет; слава богу, лицо не задето.
Руди оказался на высоте. Процедура эта не слишком приятная, а мальчик он избалованный, но Руди проявил немало храбрости и был очень добр с Бингом. Как только ему разрешили вставать, он не вылезал из палаты Бинга. Не могу сказать, что они стали неразлейвода, потому что это не совсем так. Просто они превратились в хороших друзей, и у меня сердце радуется, когда я слышу, как они смеются над одними и теми же дурацкими шутками. Но Руди до мозга костей американец, и ему не терпится вернуться домой. Никакой сентиментальной чепухи вроде „я ни за что на свете не расстанусь со своим братом“. Мне кажется, что все это сказки. Они же не росли вместе, в этом все дело.
Теперь об Анне. Как я писала тебе раньше, она здорово заставила меня поволноваться, замыслив во что бы то ни стало вернуть Бинга обратно. Думаю, она бы так и поступила, если бы могла. Последнее слово осталось за Бингом, именно оно и сыграло решающую роль.
Но мы со Стивом выдержали настоящую битву. А. и Р. известили нас, что обдумали сложившуюся ситуацию и считают, что, как только Бинг поправится, ему лучше перебраться к ним в Бостон. Расс даст им с Руди достойное образование. Анна заявила свои материнские права на ребенка и сообщила, что привязалась к Бингу (может, и так, но, боюсь, мне абсолютно плевать, правда это или нет) и теперь она без него и дня не проживет.
Расс твердил, что мы обязаны всем Анне и должны отпустить Бинга и так далее и тому подобное. Не думаю, что стоит вдаваться в подробности.
И только Стив сохранял полное спокойствие. Я совершенно из себя вышла, а он держался как настоящий мужчина. „Вам не кажется, что прежде всего следует учесть мнение Бинга? — хладнокровно проговорил он. — Жизнь его висела на волоске, когда Крис начала поиски Руди. А теперь на волоске висит его счастье“.
Мы со Стивом всегда плохо относились к людям, которые совершенно не учитывают мнение детей и вырывают их с корнями с насиженного места, будто они кусты какие-то. Вот в чем заключается весь ужас разводов, хотя в наше время многие судьи спрашивают у детей, с кем из родителей они желают остаться. Так вот, Стив предложил поинтересоваться у Бинга, хочет ли он жить с нами или переехать в Бостон к Хопкинсам.
Рассел твердил свое „конечно-конечно“, Анна же разволновалась, начала спорить, утверждать, что с ней Бингу будет гораздо лучше, что это ему только на пользу пойдет, и все в том же духе. С одной стороны, в Бостоне у Бинга действительно будет гораздо больше возможностей, чем можем мы со Стивом ему предоставить, но для детей материальная сторона — не самое главное. Для Бинга мы были и остаемся его родителями, наш дом — его дом. Он так до конца и не понял, что Анна — его родная мать.
Однажды случилось так, что мы оказались с ней у Бинга в одно время, и она поцеловала его при мне. Руди всегда бросается к ней на шею, кричит „Хей-а, мам!“ и целует в ответ, но бедный Бинг явно чувствовал себя неловко, а потом сказал мне, что она все время размазывает ему по лицу свою помаду, сестры подшучивают над ним, а ему это не нравится; и еще после ее ухода в палате „воняет“. Это он про дорогие духи несчастной Анны. Ну да ладно, что-то меня не в ту сторону понесло. Наш с Хопкинсами спор окончился тем, что мы пришли к заключению: кто-то незаинтересованный должен рассказать Бингу все как есть и объяснить сложившуюся ситуацию, чтобы ребенок не чувствовал себя неудобно. Анна наверняка втянула в эту игру своего Руди, потому что каждый раз, когда мальчик приходил к Бингу, он упрашивал брата переехать жить к ним. Говорил, как классно будет плавать в бассейне, играть в бейсбол и тому подобное. И знаешь что, Гил, однажды Бинг сказал Стиву: „Пап, хоть ты бы рассказал Руди про футбол, что ли, а то он все про бейсбол да про бейсбол талдычит. Мне всегда футбол будет больше нравиться, я-то знаю!“
В посредники мы выбрали доктора Блэка, он очень милый человек, к тому же был с нами с самого начала и в курсе всех за и против. Ко всему прочему, он поддерживал точку зрения Стива, что малыш должен сам определиться. Перед тем как идти к Бингу, он заверил Анну с Рассом, что постарается быть беспристрастным и честным.
Мы стояли и ждали его появления, словно главного заседателя в Суде Справедливости, и, поверь мне, Гил, я действительно чувствовала себя как на скамье подсудимых, ведь потерять сына — все равно что смертный приговор получить.
— Я не собираюсь объявлять вам решение Бинга, — заявил доктор Блэк, когда вернулся обратно. — Он сам вам скажет. Мы с ним это дело со всех сторон обсудили, и он прекрасно все понял.
Анна полетела в палату, мы — за ней. Бинг сидел в кровати и улыбался. Он все еще бледный, и глаза запавшие, ни следа от былого загара не осталось, но малыш понемногу набирает вес и постепенно снова превращается в того Бинга, которым был прежде.
Анна подошла к постели и встала на колени, не упустив случая разыграть драматическую сцену.
— Ты хочешь жить с нами и с Руди, когда поправишься? — спросила она.
Позже Стив сказал мне, что я должна была довериться Бингу с самого начала, а не переживать так, но тогда у меня чуть сердце не остановилось. Бинг поглядел на всех нас и произнес:
— Огромное вам спасибо, мне бы очень хотелось приехать к вам с дядей Рассом, проводить каникулы вместе с Руди, но маму с папой мне бросать не хочется. Мне и школа моя нравится. Директор обещал, что, как только я поправлюсь, меня снова в футбольную команду возьмут.
О, Гил, я чуть с ума от радости не сошла. Стив взял меня за руку и крепко сжал ее. И улыбался шире Бинга, как мне кажется. Милый мой Стив, он и вправду простил меня, Гил. Может, рана навсегда останется в его душе, но он уже большой мальчик и хорошо справляется. Он так мил со мной! Самое забавное, что мы с ним даже не обсуждали эту проблему, просто продолжаем жить, как будто Бинг был и остается нашим сыном.