Валя отрицательно качнула головой – хотя что-то такое ей припоминалось. Но очень смутно.
– Вот, ты и не помнишь, а я и сейчас могу сказать, что мы смотрели. Это была «Любовь к трем апельсинам». Мама взяла билеты. Ну вспомни, а потом мы пришли ко мне домой. И пили чай с тортом.
– Ой, – лицо Валентины озарилось. Теперь-то она вспомнила и спектакль, и торт, и украшенную новогоднюю елку в углу Сашкиной комнаты, огромную, под потолок. – Вспомнила. Мама потом еще у твоей все рецепт выпытывала – я ей покоя не давала: испеки такой тортик да испеки.
«Девчонка… Тортик вспомнила…» Но на душе у Александра стало определенно спокойнее: им есть о чем поговорить… И это отличное начало.
– Ну вот, здорово…
– А что ж ты не спрашиваешь, что у меня? – Валя кокетливо глянула на собеседника.
– А зачем? Я разузнал о тебе все минут за двадцать… Конечно, после того, как ты вломилась в мой номер.
– Главное, я «вломилась»!.. Хотя да, в нашем «огромном» Камышинске все всё обо всех знают.
– Ты, думаю, преувеличиваешь. Не все, не всё… Но ты-то личность знаменитая. Хозяйка оздоровительного комплекса, налоговая на руках носит, пожарные боготворят, в отеле носка грязного не найти!..
Валя смущенно хихикнула. Сашке всегда как-то удавалось говорить вроде серьезные вещи, но так, что выглядело это изощренным издевательством.
«Мама, – как-то заметила Катюшка, – надо говорить не «издевательство», а «троллинг». Вроде то же самое, но всяким там бабушкам непонятно…»
– Сашка, ну хватит меня троллить!
Александр рассмеялся:
– Ого, какие ты слова знаешь…
– Обычные, – Валя пожала плечами. – Надо же с девчонками общий язык искать.
– Какие они у тебя? Говорят, красавицы?
– Конечно, красавицы. Самые лучшие, самые умные… Глаз не отвести. Кирочка спокойная, учится в университете… Катюша в этом году поступать будет.
– Умницы… Хотя чему я удивляюсь? Твои дочери…
Валя с подозрением глянула на Александра. Но он был необыкновенно серьезен. Куда серьезнее, чем можно было бы ожидать во время такой болтовни ни о чем.
– Но ты счастлива, Валь?
– Не знаю, – его собеседница пожала плечами. – Мне как-то… не приходится об этом задумываться. Работы так много, что иногда я вообще ни о чем не могу думать, только бы до дому добраться и упасть в кровать…
– А Игорь?
– Ну что ты дурацкие вопросы задаешь, Саш! Уже ж наверняка знаешь, что он в Африку завербовался. Что должен был вернуться давным-давно! И что о нем уже больше трех лет ни слуху ни духу.
– Говорят, конечно. Но я думал, что это вранье сплошное. Бабские сплетни.
– Нет, – настроение Вали отчего-то стало быстро портиться, – это все чистая правда. Его денег на ремонт хватило… И то далеко не на все. И было это уже почти пять лет назад. Так что тут ни слова вранья…
– Прости. Я не хотел тебе больно делать.
– Ничего. Уже даже не больно. Знаешь, я давно уже чувствую, что теперь как-то попроще… Сама решила, сама сделала. Получилось хорошо – и отлично. Получилось плохо – сама виновата. Как-то легче выходит жить с собой в ладу. Знаешь, мне кажется, что я вообще все-все могу сама…
«Вот черт! И эта туда же! Сейчас еще скажет, что мужчины ей вовсе противны…»
И тут на помощь Александру пришла давняя-предавняя песенка. Музыка все время играла, но еле слышно. Но сейчас проникновенный голос Антонио Бочелли в тишине полупустого зала зазвучал так нежно…
– Валь, а давай потанцуем?
Собеседница Александра улыбнулась светло и нежно.
– Давай, Саш… Я сто лет не танцевала… И вот это точно я сама сделать не смогу.
– Не бойся, тебе есть на кого опереться.
«Как давно я ничего подобного не слышала, господи! Как давно мне никто не пытался угодить, не старался просто сделать приятное. И было ли это вообще хоть когда-то?»
Руки Александра оказались удивительно сильными, в его объятиях было так спокойно. И Валя отдалась танцу – наверное, в первый раз за многие годы она танцевала просто так, для себя. Не старалась кому-то понравиться. Стать кому-то ближе. Не пыталась очаровать или очароваться. Просто танцевала и получала удовольствие от музыки и движения. И еще, конечно, она получала удовольствие от партнера.
7
– Катюш, приветик!
– Ой, Олежка, привет! Ты тоже здесь?
Давний Катин приятель усмехнулся. Как же ему хотелось сказать девушке, что он может быть только там, где она. Ну вот как это сделать? Как признаться, что мечтает о дне, когда станет для нее не просто добрым другом, помощником, таким же сумасшедшим любителем всего живого?
(Говоря по чести, Олег был именно таким безумным обожателем живности, иначе не проводил бы все свободное время в приюте для животных, не дружил бы со всеми ветеринарами Камышинска, не искал бы потерянных котов и собак и не пытался бы пристроить бездомышей. Катя Головина была точно такой же – только намного его моложе. И сама напоминала Олегу котенка, у которого только-только открылись глаза.)