Алеся Это был восьмой класс. Ну что можно сказать, обычный прыщавый подросток с кучей комплексов, заедающий свои проблемы... И сейчас Алеся стояла у зеркала, из которого на нее смотрела уродливая девчонка четырнадцати
лет с круглым лицом, невыразительными, темно-карими, почти черными глазами, выпирающим животом и маленькой грудью. Единственное, что в себе Але по-настоящему нравилось — это волосы, темно-пепельная грива густых, красивых волос, но и та была длиной максимум сантиметров десять.
Она смотрела на себя и проклинала тот день, когда отец ушел к другой женщине, а мать порезала себе вены. В этот день мир маленькой девятилетней девочки рухнул. Нет, она не стала плакать или обвинять отца, она просто встала и пошла на кухню. Еда не могла убрать боль, но дарила чувство наполненности, помогая приглушить воспоминания. Вскоре после смерти матери, Аля бросила гимнастику и переехала к тетке в Краснодар. Новый город, новый дом, новая жизнь... Нормальный человек волновался бы, но ей было все равно, все равно как она выглядит, одевается, ведет себя с другими. А зачем? — Ты долго еще красоваться будешь? Быстрее давай. Завтрак на столе. Я ушла, приду поздно, — в прихожей хлопнула дверь, напоминая, что скоро и мне надо будет уходить. Небольшая математическая школа встречала толпой первоклассников и ором наших со словами о том, что сейчас будет «разнос», мол математик с похмелья, и всем капец. М-да… Чтобы вы приблизительно поняли, кто такой математик, представьте себе этакого мачо с черными короткими волосами, ярко-зелеными глазами (наверное, линзы). Из-под закатанных рукавов виднеется черный переплетающийся узор. Красивый молодой учитель с мерзким характером и крупинкой мозгов. Общались мы примерно так: — Семенова? — Да? — Два. На этом все и заканчивалось. С другими ребятами Максим Игоревич общался больше, не стесняясь в выражениях, и вообще не парясь, что они его ученики. Нередко на уроках ребята обсуждали темы похмелья, клубов, доставучих предков, и да, учитель принимал в этом непосредственное участие. Звонок прозвенел минут пять назад. Математик часто опаздывал, поэтому никто не удивился. Спустя пятнадцать минут дверь распахнулась, в класс вошел Максим Игоревич. Помятый, с красными глазами. Кто-то провел очень веселую ночь... — Здорово, ученики. Сели. Предлагаю обмен. Вы затыкаетесь и занимаетесь своими делами, а я вас не знаю, и мне глубоко пофиг что вы делаете, окей? — класс одобрительно загудел, а учитель бухнулся в кресло, накрыв голову руками. Но его мечтам не суждено было сбыться, потому что Оля (миниатюрная блондинка в о-очень короткой юбке) поднялась и спросила: — Максим Игоревич, а что вы нам за контрольные поставили? — Вот я не пойму, Филатова, чем короче юбки, тем меньше мозгов? Я же сказал… — учитель со стоном поднялся, убийственно посмотрел на Олю, достал журнал... — Абрамов, три. Аббасова, четыре... — Семенова, два. Кстати, Семенова, мне давно не сдавали таких, кхм... красивых работ. Сатана, конечно, рулит... но для кого ты это рисовала? — спросил математик, доставая из стопки тетрадей двойной листочек, на котором была изображена девушка, полубоком стоящая у костра и медленно ведущая нож по руке, оставляя на ней длинные, глубокие порезы, с концов которых стекали тоненькие струйки крови. Нет, я не извращенка или сатанистка, просто это красиво, очень своеобразная, завораживающая красота. — Для себя, — тихо ответила я. Со стороны класса послышались смешки. — Ну окей. Иди к доске. Я так и застыла. Нет, не то что бы я никогда не выходила к доске, просто за три года меня первый раз вызвали на уроке математики! — А зачем? — Семенова, ты издеваешься? Ты в курсе, что
за последние две недели у тебя три двойки? Поэтому подняла свою жирную задницу и вперед! — я еще в каком-то полуступоре встала и не спеша пошла к доске.
— Ты чего там плетешься? Живот
ноги передвигать мешает? — он внимательно посмотрел на меня, будто выжидая реакцию. А я даже не повернула головы. Зачем? Он ждет, что я разревусь, убегу или начну спорить с учителем? Глупо. Я подошла, взяла мел и уставилась на математика.
Мы стояли секунд тридцать, в течение которых не отрывали взгляда друг от друга. — Пиши: скобочка открывается… — Чё тупим? — Я не знаю. — Что ты не знаешь? Я два долбаных урока объяснял эту тему. Но ты же у нас художница, всяко интереснее, чем алгебра, да?
Четвертая двойка, Семенова, это два в четверти, а в твоем случае, вторая двойка в году, знаешь, что это значит? — я покачала головой, хотя, конечно, понимала, чем мне это грозит.
— А это значит: прощай, школа, и здравствуй, метла! — На этой шикарной ноте нашего разговора прозвенел звонок. Не дожидаясь, пока учитель опомнится, быстро схватила сумку и выпрыгнула за дверь, не обращая внимания на гневное «Семенова!» за спиной.
Макс
Да, я поступил грубо, наверно, перегнул палку, но она меня выбесила! Ни одной эмоции, реакции, просто стояла и смотрела в глаза. Удивительные черные глаза глядели равнодушно и спокойно. Я пытался вызвать злость, обиду, но она только молчала, всем своим видом показывая: «Да плевать я хотела на все это». Семенова была странной девочкой, никогда не улыбалась, не мстила за обиду и не обижалась вообще. За три года что я их учу, она заплакала один раз, ей было двенадцать… У нас в школе завелись мыши. Однажды сидел я за столом, смотрел как очередной мученик пытается решить пример. Слышу шорох, опускаю голову вниз, и мой взгляд падает на мышь! Мышь, которая сидит на моем столе и ест мое печенье. Не долго думая, схватил вазу и приложил по животному. Мышь вдребезги, дети в ржач, а Семенова в слезы. Подбежала, схватила трупик. «Какой же вы жестокий, это живое существо», — прошептала она и со слезами выбежала из класса.
Варежка.
Стоя на крыше девятиэтажки, я смотрела вниз. Вдоль позвоночника бегали мурашки, по рукам проходил неприятный холодок.
Это странное ощущение, вроде бы страшно до жути, а поднимаешь глаза, и захватывает дух. Живя в Питере, учишься находить красоту везде, от советских хрущевок до Петровских домов, вот и сейчас я смотрела на крыши, за которыми виднелась набережная, и улыбалась. Это непередаваемое чувство. На грани истерики и огромного щенячьего восторга.
Еще с детства было интересно, что испытывает человек когда умирает? Но было страшно, да и не хотелось мне тогда умирать. А сейчас? Сейчас мне было все равно. Чтобы жить нужна цель. А моя цель исчезла много лет назад. Двадцать семь метров отделяли меня от земли. Я не боялась, было просто интересно. Всего один шаг и жизнь Алеси Семеновой закончится. Может рискнуть? В фильмах самоубийцам говорят: «Подумай о близких, как им будет плохо без тебя». Отцу плевать, он, наверное, даже на похороны не приедет, а вот тете Маше... Она расстроится, но стоит посмотреть правде в глаза, для нее я просто обуза. Зачем человеку, у которого есть свои дети, чужой?
Жаль что все так получается, а ведь когда-то я мечтала стать художницей. В последний раз обведя все вокруг взглядом, я занесла ногу над перилами...
И услышала тихий жалобный писк. Может показалось? Мало ли что от волнения привидится. Опять. Нет, это определенно кто-то пищит. Отложив смерть на потом, я присела и внимательно вслушалась. Звук шел с девятого этажа. Пробравшись к пожарной лестнице, я вышла на площадку. Снова писк, честно, никак не могла понять, откуда он доносится, но точно не из квартир. Значит нужно искать. Послышался шум шагов, и на площадку выбежал мальчуган лет семи, он подошел к мусоропроводу, открыл крышку и кинул какую-то бутылку из-под лимонада. В этот момент послышался еще один писк и отчайный скрежет когтей о металл. Я рванула к мусоропроводу и через долю секунды уже доставала маленький черный комочек. Грязный, неприятно пахнущий котенок, царапался и громко-громко качал свои права. — Ты откуда, горе луковое? — спросила я, не сдерживая умиленной улыбки. — Так это, наверное, соседа, дяди Васи, у них тут пару недель назад кошка принесла, вот и выкинули, —ответил пацан, а я даже забыла, что все это время он стоял тут. — Слушай, а тебе котенка не надо? — Нет, он же черный. — И что, какая разница-то? — Ну-у, несчастье приносит... Ты лучше кинь его обратно, — проговорил мальчик и убежал за дверь. С чего это они так решили? Суеверные, глупые люди. — Ты его не слушай, дураки они, ты мне, можно сказать, только что жизнь спас. Придя домой, я быстро прошмыгнула в комнату и, улыбаясь, достала из куртки писклявый меховой комок. При более тщательном осмотре выяснилось, что это девочка. Черненькая пушистая варежка. Да, да, именно Варежка — первая ассоциация тети Маши... — Аленький, я дома! — крикнула тетя Маша, заходя в коридор. — Привет! Я тут занята немного. — Чего это ты там делаешь? — спросила тетя Маша, открывая дверь в ванную. — Эй, подожди! — вскрикнула я, закрывая собой намыленного кота. — А это еще что за варежка? Ты где уже подобрать успела? — Только не ругайся, это новый член нашей семьи, и зовут ее... Варежка. Тетя Маша расхохоталась и вышла из ванны, бросив меня в самый кульминационный момент. Через два часа мы с Варежкой валялись на диване и тихо посапывали в стенку.