И, наконец, Рыбкин спросил меня, не пишу ли я прозу. Я обрадовалась (как он догадался!) — конечно, пишу… А нет ли у меня какой-нибудь фантастики листа на два?.. Есть! И на два, и на три, и на тридцать… Нет, моя фантастика не была в стиле братьев Стругацких или Кира Булычева, но, несомненно, я писала (и пишу ) именно фантастику… Так, с легкой руки Рыбкина, в журнале фантастики «Четвертое измерение» (1991, № 1) была опубликована моя повесть «Флейтистка на Часовом холме». Повесть эта была написана не от лица вымышленного автора и представляла собой фрагмент цикла рассказов и повестей о вымышленной балканской стране Тавиластан-Рокарья. Еще недавно никто бы эту повесть «не пропустил», а теперь ее просто-напросто… не заметили как таковую, вместе со всеми ее политическими смелостями и прогнозами, которые — увы! — сбылись и продолжают сбываться.
Затем я познакомилась в издательстве «Физкультура и спорт» с Иваном Приставкиным, который попросил «какую-нибудь фантастику» для издательства «Московские новости». Надо сказать, что я ведь никого никогда не собиралась мистифицировать. Просто жизнь всегда была такая мучительная, просто всегда было ощущение, что я — это не только тот набор мыслей, чувств и сведений, частично навязанных мне, частично развившихся во мне, который я знаю с детства, но и еще какие-то люди, личности, со своими свойствами, которых я как будто придумываю, а они на самом деле существуют, просто я должна их придумать, и тогда они окончательно оживут, и чтобы они жили, надо от их лица писать стихи и прозу… И во всем этом я вовсе не оригинальна. Подобную потребность жить еще иными творческими личностями испытывали многие. О классических примерах, таких, как Клара Гасуль и Иакинф Магланович, созданные Проспером Мериме, или Иван Петрович Белкин, начавший свое существование под пером Пушкина и продолживший его в «Униженных и оскорбленных», можно не говорить.
Но что заставило молодого, еще не имеющего опыта личной семейной жизни Льва Николаевича Толстого написать повесть от лица молодой женщины — «Семейное счастье»? Почему явилась на свет Черубина де Габриак? Что заставило двадцатитрехлетнего Пьера Луиса перевоплотиться в античную красавицу, поэтессу Билитис? Почему Геннадий Фиш на какое-то время сделался Джеймсом Аркрайтом?..
Приставкин просил у меня «небольшую вещь». Я решила, что лучше всего здесь подошла бы повесть о потомках Лилит, которую я написала в девятом классе после того, как прочитала рассказ писателя начала века Давида Айзмана о еврейской российской семье, занесенной судьбою во Францию. Такой эмигранткой стала и моя Жанна Бернар, и ее героиня Анна. Мне хотелось показать людей, словно бы заблудившихся во времени и пространстве, чувствующих некую угрозу, витающую в воздухе; они мечутся, не в силах понять происходящее, обвиняют друг друга, они гибнут, а уцелевшим кажется, что жизнь совершенно обновилась и больше не сулит никаких угроз… Повесть называется «Платье цвета луны» (известное — Цветаевой — «…одно цвета месяца, другое — цвета зари»)… Но рассказать Приставкину все как есть и дать текст именно как мой текст, написанный от лица вымышленного автора, я побоялась. Я не была уверена (и, как выяснилось в дальнейшем, не напрасно), что в этом случае текст будет опубликован.
«Платье цвета луны» было впервые издано в 1992 году под одной обложкой с повестью Дюма-отца «Тысяча и один призрак». Я говорила друзьям: «У нас с Сашей вышла книжка». И на вопрос: «С каким Сашей?» отвечала: «Да с Дюма-отцом»…
Издательству Русанова я предложила свой проект серии «Клуб самоубийц», куда включила произведения «моих авторов», покончивших с собой (в сущности, я всегда понимала, что когда с кем-либо из них это случается, он или она совершают это как бы вместо меня). В этот же свой проект я включила и один подлинный мой перевод: неоконченный роман Стефана Цвейга «Кристина Хофленер». Остальные переводы были мнимыми; на самом деле это все была моя проза, написанная от лица вымышленных авторов. Вышло две книги, в которые вошли четыре романа с биографиями авторов: «Платье цвета луны», Якоб Ланг — «Тайна магического знания», Сабахатдин-Бора Этергюн — «Призрак музыканта» и Клари Ботонд (общий псевдоним Марии Киш и Михая Варади) — «Любовники старой девы». Меня в этом романе интересовала проблема /выбора/ как философской категории. Безоглядно /выбирают/ герои, помещенные в сказочное перекрестье средневековья восточного и средневековья европейского; выбирают и авторы, Мария и Михай, вынужденные после событий 1956 года эмигрировать из Венгрии… Я работала с редактором Анной Голосовской. Иногда мне казалось, что она все поняла и можно ей открыться. Но слыша похвалы моим авторам, я все же решила не рисковать. Я много переводила и текст переводной отличу от текста оригинального с первых строк. И мне было, честно говоря, не очень понятно, как могут мои тексты принимать за переводы, а моих авторов за подлинных зарубежных почти классиков… Глупо выглядит человек, хвалящий самого себя, но все же рискну предположить, что моим издателям просто-напросто не приходило в голову такое: чтобы все эти «вполне-вполне» тексты написала всего лишь я, несчастная чудачка, голодная, в обносках… В альманахе «Арион», публикующемся в том же издательстве Русанова, было напечатано одно мое небольшое стихотворение. В тексты романов также вошли мои стихи… Но ведь настолько ясно, что это не переводы, а стихотворения того же автора… Странно!..