Я сваливаюсь в воду и плыву наперерез далекой шлюпке. Она уже остановилась и подобрала того, кто свистел; теперь она движется метрах в пятидесяти от меня. Луч фонаря шарит по воде, по этому плавучему кладбищу, я вижу фигуру матроса на носу шлюпки, слышу его охрипший голос, без конца выкрикивающий: «Здесь есть кто живой?», и взмахиваю руками. Сноп света падает на меня. Я еще раз поднимаю руку. На это уходят последние силы, и как меня поднимали в лодку, я уже не помню.
3
После крушения «Титаника» я две недели пролежал в горячке. Утро, появление долгожданной «Карпатии», прибытие в Нью-Йорк, первые дни в больнице - все это я знал только по рассказам. Придя в себя, начал наводить справки о Розе, но ни в списках выживших, ни среди погибших ее имя не значилось. Пропала без вести. Немного странно - ведь я почти уверен, что видел ее там, на корме. Вероятно, ее затянуло в водоворот, или она за что-то зацепилась и не смогла выплыть, и теперь ее тело похоронено на дне океана, рядом с телами всех остальных, кого не нашли. Таких было много, очень много...
Человеческая память, к счастью, имеет свойство стираться. Воспоминания меркнут, что-то исчезает, что-то остается, но в более удобном для хозяина виде. Через несколько лет я почти перестал вспоминать «Титаник», Розу, свою болезненную ревнивую любовь к ней, свое отчаяние после того, как не смог отыскать ее. Был бы я счастлив, если бы мы с ней поженились? Не знаю, не уверен. На расстоянии все видится по-другому; теперь-то я понимал, что мы с ней были совершенно разными людьми. А был бы я счастлив, если бы она выжила, но вышла за кого-нибудь другого, за того же Доусона, к примеру?.. Там, на тонущем пароходе, я хотел, чтобы она просто осталась жива, со мной или без меня - неважно. Но, вполне возможно, что увидев ее, я снова захотел бы обладать ей, и все закрутилось бы по новой...
В пятнадцатом году я женился - нельзя сказать, что по большой любви, но по взаимной симпатии. У нас не было детей, но меня это не особенно тревожило - никогда не любил орущую малышню. Потом умер мой отец. Наследство пришлось кстати, и много лет мои дела шли в гору, но затем началась Великая депрессия, и в двадцать девятом году я, по сути, разорился.
Хуже всего оказалось то, что мне совершенно не на кого было опереться. Наше стремительное финансовое падение выбило жену из колеи, она во всем винила меня, а мне нечего было сказать ей в ответ. Друзья, почуяв беду, разбежались как крысы с тонущего корабля. Я остался один, и в какой-то из вечеров мне в голову пришло решение всех проблем, очень простое и довольно распространенное в то время.
...Положив на стол записку, я придавливаю ее пустым стаканом из-под виски, отхожу к окну и закуриваю. Последняя сигарета перед смертью. Утром меня найдут здесь с простреленным черепом. Снаружи посвистывает ветер. Конец октября, пасмурная, тоскливая, холодная ночь. В темном стекле вижу свой силуэт - ссутулившаяся, будто надломленная фигура. Такой я и есть - сломленный и усталый.
Чья-то тень мелькает за плечом, я быстро оборачиваюсь - никого. Напрасно я столько выпил, вот уже и чудится бог весть что. Пора с этим заканчивать.
Я выдвигаю ящик стола и достаю револьвер. Что-то выкатывается следом за ним - старомодные часы на цепочке. Отложив револьвер, я медленно вытягиваю часы из ящика. Короткая стрелка замерла между цифрами два и три, длинная коснулась семерки. Машинально гляжу на тикающие часы на полке - те тоже показывают тридцать пять минут третьего.
Семнадцать лет назад в это время я цеплялся за край обледенелой доски и звал умирающего Лавджоя. Я сохранил его часы. Они были исправны, но я убрал их и забыл, то есть постарался забыть, как и все, что было на «Титанике».
Я смотрю на застывшие стрелки, и мне снова слышится прерывающийся голос Спайсера: «Ты сильный парень, Кэл, ты всегда побеждаешь». На горизонте чернели неподвижные шлюпки, за моей спиной кричали замерзающие люди - все тише, все реже. Ледяная вода быстро всех убивала. Океан был спокоен, и я различал тихое тиканье часов Лавджоя, привязанных к моему спасжилету. А затем Спайсер умер и, должно быть, тогда же остановились часы.
Спайсер. Это его призрачную фигуру я видел позади себя! Семнадцать лет спустя он пришел, чтобы дать мне понять - я не один. Даже сейчас я не один. Человек не умирает, пока жива память о нем.
Долгие годы я почти не вспоминал Лавджоя, слишком тесно память о нем была связана с Розой, слишком больно мне становилось от этих воспоминаний, но теперь я отчетливо увидел его в темном стекле. Изрезанное морщинами малоподвижное лицо, массивная высокая фигура, безукоризненно белые манжеты. На мгновение он, как живой, встал за моим плечом, и я понял, что не хочу его разочаровать. Я постараюсь снова победить или хотя бы буду бороться.