В дом Уайльда, на Тайт-стрит, 16, юного лорда привел Лайонел Джонсон, один из основателей журнала. Произошло это в июне 1891 года. Оскар Уайльд в то время находился в самом зените славы. Перед взволнованным Дугласом предстал элегантный мужчина крепкого телосложения и привлекательной внешности. Уайльд, со своей стороны, был поражен, увидев необычайно красивого и грациозного юношу почти с идеальными чертами лица. Не прошло и получаса, как Уайльд, человек безгранично обаятельный и остроумный, к тому же прекрасно владевший тончайшими интонациями своего бархатного голоса, совершенно околдовал молодого студента. За чаем Уайльд представил Альфреда своей жене Констанции, которая на себе ощутила силу обаяния юноши и вскоре подружилась с его матерью.
Через несколько дней после этого Оскар Уайльд пригласил Альфреда Дугласа поужинать с ним в клубе «Элбемарл» и еще более поразил Бози своим обаянием, остроумием и парадоксальностью, стараясь быть достойным физической красоты юноши. Уайльду казалось, что между ними завязываются те же отношения, которые существовали между героями его романа лордом Генри и Дорианом Греем, и он лишний раз имел возможность убедиться, что жизнь имитирует Искусство даже в большей степени, чем Искусство имитирует жизнь. Дуглас сочетал в себе культуру и образованность с красотой молодости и аристократической изысканностью. В их лице встретились блестящий Талант и совершенная Красота. Оскар Уайльд без памяти влюбился в лорда Альфреда Дугласа.
Маркиз Куинзбери, видя, что отношения его младшего сына с известным писателем привлекают все более пристальное внимание общества, велел Альфреду перестать встречаться с Уайльдом, угрожая в противном случае прекратить выплату сыну ежегодного содержания в размере двухсот пятидесяти фунтов, на что Бози ответил дерзким письмом, посоветовав отцу не совать нос не в свое дело.
Когда читаешь «De Profundis», может создаться впечатление, будто Уайльд и лорд Дуглас только и делали, что предавались веселью и пиршествовали, но впечатление это ошибочное, ибо на самом деле они часто вели долгие, задушевные беседы об искусстве и литературе, читали друг другу свои произведения, у них были общие творческие интересы и общая страсть к театру. Ведь никто иной, как Альфред Дуглас перевел «Саломею» Уайльда с французского языка на английский, и эта пьеса и поныне идет на сценах Англии, Америки и других англоязычных стран мира именно в переводе Дугласа. Однако перевод этот Оскару Уайльду совершенно не нравился.
Но удивительнее всего то, что ему не нравились и иллюстрации к «Саломее», которые сделал его друг Обри Бердслей, – иллюстрации, идеальным образом соответствовавшие духу и замыслу пьесы и давно признанные гениальными. Тем не менее Уайльд предложил именно ему отредактировать перевод Дугласа, чем привел в бешенство самолюбивого Бози. Уайльд крайне ревниво, с болезненным пристрастием относился к своим творениям, и поэтому неудивительно, что он был столь придирчив к Альфреду Дугласу.
Нужно ради справедливости сказать, что писатель, обвиняя своего друга во всех смертных грехах и пороках, был, по-видимому, несправедлив к молодому лорду, и этого нельзя не заметить, когда читаешь «De Profundis». Альфред Дуглас действительно был избалован, расточителен за чужой счет, эгоистичен, нередко бесцеремонен, груб и несдержан, а главное – повинен в трагедии, случившейся с Оскаром Уайльдом. Да, все это так. В то же время вряд ли мог юный аристократ быть таким уж невежественным, бесчувственным, начисто лишенным воображения, самовлюбленным обывателем и пустоголовым прожигателем жизни, каким его изображает Уайльд. Будь он таким, ему, во-первых, ни за что бы не удалось привлечь внимание столь утонченного эстета и интеллектуала, каким был Уайльд, а во-вторых – он не оставил бы пусть небольшой, но все же достаточно заметный след в английской литературе, выпустив несколько сборников стихов, четыре из которых имели читательский успех, и написав «Автобиографию Дугласа», а также две книги любопытных воспоминаний об Оскаре Уайльде. Кроме того, он был автором, как уже упоминалось, перевода «Саломеи» и редактором различных литературных журналов.
Как ни прискорбно говорить об этом, Оскар Уайльд во многом сам навлек на себя случившуюся с ним трагедию. Его каким-то противоестественным образом завораживали и неудержимо влекли к себе скорбь и страдание, в чем он сам неоднократно признается в своей исповеди. Осмелимся даже предположить, что, не встреть Уайльд лорда Альфреда Дугласа, он нашел бы какого-нибудь другого прекрасного юношу, посредством которого смог бы реализовать дремавшие в его душе самоубийственные инстинкты.