– А идите вы со своей «Радионяней»!
Году в 72-м, когда я только-только собирался бросить свою инженерную работу и советовался с ним, как быть, он спросил, какие у меня авторские. С авторскими было плохо – рублей шестьдесят. Нас, соавторов, было трое, и мы только начинали писать. Он такого не ожидал. Посмотрел на меня с жалостью. Вроде бы уже известный автор – и такие деньги.
У самого Паши в это время авторские были уже по две тысячи в месяц. Потом мне объяснили, как эти авторские получались. К руководителям оркестра подходил администратор, а все они были Пашиными дружками и требовали, чтобы писали в рапортичку Пашины песни, даже если и не исполняли. Но исполняли тоже много, поскольку все композиторы Пашу уважали, и никто не отказывался с ним писать. Ну, разве Френкель, которому он когда-то давал зарабатывать, мог отказать Паше?
И вот этот Паша вдруг подаёт на отъезд. На вопрос «почему?» Паша мудро отвечал:
– А чтобы потом не жалеть, что не уехал.
Кроме всего прочего, Паша прекрасно разбирался в книгах. Он собирал библиотеку, за деньги естественно, Богословскому, потом, кажется, министру госбезопасности и другим богатым людям.
Паша уехал в Америку. Выпустил там книгу воспоминаний, где многих обидел. Написал, как Розовский «косил» от армии и он, Паша, ему помог. Марик не знал, что делать, ведь это было в советское время. Мог сильно погореть. Ну, и про других тоже. Говорят, а может, придумывают, что он самым ненавистным людям присылал письма типа: «Те бриллианты, что ты мне дал, я не перевёз, а оставил у Антипова, и ты их можешь у него получить». Он знал, что письма читают в Комитете, и таким образом шкодил.
Но вообще жизнь его там, в Америке, не удалась. Язык учить он не хотел, чёрной работой заниматься не мог. А его администраторские таланты там были не нужны.
Так вот, к чему я заговорил о Паше. Здесь, в Москве, они жили с Дербенёвым не то в одном, не то в соседних домах по Маломосковской улице.
И вот сижу я у Паши, и входит Дербенёв. Сразу стало шумно и весело. Паша похвалился, что пишет цикл детских песен.
– Паша, – закричал Дербенёв, – я тебя умоляю, оставь в покое хотя бы детей! Давай лучше объявим по радио, что тебе нужны деньги, пусть родители скинутся.
Это было классно сказано. Мы с Дербенёвым умирали со смеху.
Конечно, Дербенёв был уже тогда замечательным поэтом. Я-то помню написанную ещё в начале 60-х песню:
У нас её пели в МАИ в самодеятельности. На поминках у Дербенёва Алла Борисовна сказала мне, что тоже пела эту песню в самом начале своего пути.
Году в 83-м мы вместе с ним писали программу для «Голубых гитар» И. Гранова. Предыдущую Наринский и я писали с И. Шафераном, он делал песни для Гранова. А теперь Гранов поменял поэта-песенника. И нам пришлось сотрудничать с Дербенёвым. Пришлось, потому что сотрудничать с ним оказалось ой как непросто.
А мы уже с ним были хорошо знакомы, поскольку ходили в одну и ту же церковь и иногда вместе возвращались домой, я его провожал до Маломосковской, а потом шёл к себе на Маленковку.
Придумал я для этой программы нехитрую затею – «Двенадцать праздников», и к каждому празднику было по монологу и по одной-две песни. Заранее распределили проценты по авторским, чтобы потом не было никаких инцидентов. Но инциденты всё равно были. Когда программу написали, всё и началось. Что-то не проходило цензуру, что-то Гранову не советовали делать, что-то не мог делать его конферансье, бывший музыкант.
Дербенёв, когда уже выпускали программу, потребовал, чтобы пересмотрели проценты авторских. Я, естественно, не соглашался. Мой соавтор Наринский – тоже.
Дербенёв говорил:
– Ну не получилось у вас хорошо написать.
– У вас тоже не шедевры, – отвечал я.
И в самом деле, лучшей песней там была песня со словами «А чукча в чуме, чукча в чуме». Вряд ли кто сегодня вспомнит этот «шедевр». А среди монологов был монолог о женщинах, которые потом исполняли все конферансье страны.
– Нет, – говорит Дербенёв, – у меня там нет плохих текстов, а у вас – плохие.
– Ну не пишите больше с нами, а менять договор я не стану.
Гранов свои проценты отдавать не хотел. Я тоже. Вот мы и ссорились.
Дербенёв говорил:
– Лион, что вы спорите? Нас вообще сравнивать нельзя. Вы посмотрите, какие у вас авторские и какие у меня.
– Ну, если так рассуждать, то вы лучше Пастернака, у него авторские тоже меньше. А Пушкин и вовсе умер в долгах.