Мы с Геленгом подрядились также оформлять витрины. Я рисовал, а он раскрашивал рисунки; дело шло хорошо, и так продолжалось до тех пор, пока каждому из нас не дали по отдельной витрине. Предполагалось, что наши рисунки «загнивают» клиентов. Часто нас приглашали, чтобы разрекламировать распродажу. Когда я рисовал, вокруг магазина собиралась толпа зевак, но это отнюдь не означало, что после кончания работы они дружно хлынут в магазин.
Моим коньком были рисунки женщин, щедро одаренных природой, пышнотелых, с необычайно округлыми формами. Ни зазывали в магазин на распродажу. Эти рисунки были не очень уместны, когда распродавали, к примеру, женскую обувь. Поглазеть на мое творчество обычно останавливались мужчины, а что мужчинам до женской обуви? Поэтому мои роскошные дамы не всегда одинаково хорошо исполняли роль «зазывал». Думается, уже тогда было ясно, что у меня нет особой коммерческой смекалки и умения работать только за деньги. Мне не хотелось изменять своему дарованию. Я надеялся, что всегда найдется кто-то, кому то, что я делаю, понравится настолько, что он заплатит за это и тем самым прокормит меня. Деньги сами по себе никогда не казались мне достойной целью.
Наш бизнес лопнул после того, как я стал расписывать витрины маслом. Обычно это делал Геленг, но тут мы получили сразу два заказа. Меня всегда раздражает, когда за работой наблюдают посторонние, но постепенно я привык, что за моей спиной толпятся зеваки. Однако тут возникла проблема: масляные краски не сотрешь. Я ничего не мог изменить в рисунке, и толпа быстро смекнула, что я влип. Я забеспокоился. Люди гоготали. Хозяин магазина вышел к нам, держа в руках дамскую туфлю на высоком каблуке. Мне вдруг показалось, что сейчас он запустит ею в меня. Я позорно бежал, бросив краски. Самое ужасное было в том, что, убегая, я слышал, толпа покатывается со смеху. Бегство — мое обычное спасение: давно известно, что я трус.
По разным причинам я часто менял место жительства. Снимая жилье, я не мог платить много, поэтому постоянно искал квартиру получше, чтобы она хоть как-то соответствовала моим представлениям о том, каким должно быть жилище. Иногда, когда дела шли плохо, я искал квартиру подешевле, снижая свои требования. Родители мне помогали, но мне не хотелось говорить им, что присылаемых денег не хватает. Рим — более дорогой город по сравнению с Римини, однако не просил увеличить мое содержание, понимая: здесь, в Риме я не оправдываю ожиданий родителей. Я шел своей дорогой.
Несколько раз попадались хозяйки, которым хотелось получить от меня не только квартплату, но и кое-что еще, и я смущении бежал от них. Такая круговерть не кончалась. Однажды я нашел квартиру, которая устраивала меня по всем статьям, но вскоре должен был съехать, потому что не был готов романтическим отношениям с хозяйкой. Она была старше меня, но вполне привлекательна. Мне же еще не исполнилось двадцати; возможно, я был несколько отсталым в сексуальном отношении — не в плане страстности, а по опыту. Похоже, хозяйке я действительно нравился, а так как я не хотел ранить ее чувства, мне пришлось опять поменять квартиру, хотя такой солнечной комнаты я больше не нашел.
Покидая Рим, я всегда беспокоюсь об этом городе, волнуюсь, как бы чего не случилось с ним в мое отсутствие, — будто мое пребывание в нем может защитить его, спасти от напастей. Возвращаясь, я всегда чувствую удивление, видя, что ничего не изменилось. Кафе «Розати» — все то же, как и кофе в нем. Сколько бы раз я ни уезжал из Рима, когда я возвращаюсь, он кажется мне еще прекраснее.
Мне нравится жить в старых городах. Новый город старится у вас на глазах, и вы сами чувствуете себя старым. В окружающей же вас древности трудно заметить признаки увядания. Столетия сделали город таким, каков он есть, и несколько лишних десятилетий не могут внести в его облик никаких значительных изменений.
Рим стал моим домом в тот самый момент, когда я впервые его увидел. Тогда-то я и родился. Это был момент моего настоящего рождения. Запомни я дату, ее стоило бы праздновать. Такое часто случается в жизни. Когда происходит что-то действительно важное, мы это не осознаем и не обращаем внимания. Нас затягивает текучка. И только оглядываясь назад, мы понимаем, что в нашей жизни было по-настоящему великим.
Приехав в Рим впервые, не зная в нем ни души, не ведая, Каким образом буду зарабатывать на жизнь и какой будет эта самая жизнь, я не испытывал ни страха, ни одиночества. Я никогда его не боялся- не из-за молодости, просто Рим завораживал меня. Я знал, что нашел свое место и никогда не захочу сменить его на другое. Город был моим другом, и потому я не чувствовал себя одиноким, зная, что он позаботится обо мне.