Это стихотворение получило потом краткое название «29-ое января 1837». Через некоторое время Тютчев, совершенно не заботящийся о дальнейшей судьбе своих произведений, подарил рукопись тому же Гагарину, в бумагах которого она и пролежала около сорока лет. О публикации ее в то время нечего было и думать. Стихотворение увидело свет только после смерти автора, оно было опубликовано в 1875 году в газете-журнале «Гражданин».
А журнал «Современник» и после гибели Пушкина стараниями его друзей продолжал радовать своих читателей. Теперь одним из его ревностных подписчиков стал Тютчев. Продолжить подписку на очередной год он просил одного из новых редакторов журнала, князя Вяземского: «Благоволите, князь, простить меня за то, что, не имея положительно никаких местных знакомств, я беру на себя смелость обратиться к вам с просьбой не отказаться вручить кому следует причитающиеся с меня 25 рублей за подписку на 4 тома „Современника“. В первом из них есть вещи прекрасные и грустные. Это поистине замогильная книга, как говорил Шатобриан, и я могу добавить с полной искренностью, что то обстоятельство, что я получил ее из ваших рук, придает ей новую цену в моих глазах. Примите, князь, уверение в моем особом уважении.
Ф. Тютчев»
Через некоторое время поэт опять надолго прощался с Родиной. На этот раз он отправлялся на пост старшего секретаря русской дипломатической миссии в Турине.
«Я встретил вас…»
Характеризуя творческий процесс Тютчева, Аксаков писал, что «стихи у него не были плодом труда, хотя бы и вдохновенного, но все же труда, подчас даже усидчивого у иных поэтов». В отношении «иных поэтов» все правильно: у большинства из них стихи действительно можно назвать «плодом труда». Стихи же Тютчева можно вполне считать плодом раздумий его души, души мятущейся или негодующей, влюбленной или ненавидящей, как бы поэтическим завершением его духовной мысли. Поэтому вполне уместны слова первого биографа, что поэт «не писал» стихи, а «только записывал», и чаще всего «на первый попавшийся лоскут» бумаги.
Но, как кажется, есть у поэта одно стихотворение, которое он писал почти всю творческую жизнь, и думается, не напиши он ничего более, кроме этого стихотворения, то и тогда он бы мог стать на ту высоту, на которой стоит сейчас. Ведь значение поэта никогда не определялось количеством написанного…
Редко кто сейчас не знает этих замечательных строк о любви, которые теперь чаще поются, нежели декламируются:
Можно предположить, что поэт начал писать эти строки еще в цветущей юности, а закончил уже в преклонном возрасте, почти полвека спустя. Но и в начале зарождения этих строк, и тогда, когда стихотворение было окончено, Тютчевым владело одно и то же чувство, которое он бережно нес в себе столько лет и в котором не побоялся признаться на самом краю жизни. И обращено это чувство было к Амалии Максимилиановне Крюднер.
Они познакомились, вернее всего, во второй половине 1823 года, когда, приписанный сверхштатным чиновником к русской дипломатической миссии в Мюнхене, двадцатилетний Федор Тютчев уже освоил свои немногочисленные служебные обязанности и стал чаще появляться в великосветском обществе. Пятью годами моложе его была графиня Амалия Лерхенфельд. Она была побочной дочерью принцессы Турни-Таксис, родной сестры королевы Луизы – матери императрицы Александры Федоровны, жены Николая I. Отец Амалии, дипломат, граф Максимилиан Лерхенфельд, был в тридцатых годах XIX века баварским посланником в Петербурге. Разное положение в обществе юной графини и незнатного русского дипломата с лихвой окупалось их влечением, которое молодые люди почувствовали друг к другу с первых встреч.
Пятнадцатилетняя красавица быстро взяла под свое покровительство превосходно воспитанного, чуть застенчивого молодого человека. Теодор (так, на немецкий манер, звали теперь Федора Ивановича) и Амалия совершали частые прогулки по зеленым, полным древних памятников улицам Мюнхена. Их восхищали и поездки по дышащим стариной предместьям, и дальние прогулки в карете к прекрасному голубому Дунаю, с шумом пробивающему дорогу сквозь восточные склоны Шварцвальда. О тех временах осталось слишком мало сведений, но зато картины прошлого воссоздают многие стихотворные воспоминания Тютчева. И среди них одно из главных: «Я помню время золотое…»