Но он лишь издевательски смотрит, губы немного скашивает, а затем шаг назад делает, выставляя руку и указывая на дверь.
— Ты не привязана, ты не собака. — Его речь догоняет лишь спустя минуту, заставляя насторожиться. Что, мать твою, в твоей голове?
Недоверчиво, немного сковано, но я поднимаюсь с кровати, вставая на пол. И только сейчас замечаю, что одета в ту же самую футболку и короткие шорты, ровно как меня похитили из дома. Чёрт, мне бы сейчас о собственной шкуре думать, а в голове только настырные думки о том, каково сейчас Морту. Отчаялся ли он, или землю роет, дабы из этих лап меня выдернуть.
— Топай. — На выход кивает, а мне ничего и не остаётся. Не забьюсь же я в углу этой комнаты до окончания своих дней.
Выхожу, встречая тусклый коридор. Освещение мрачноватое, грязно-бордовое, лампы вот-вот концы с концами сведут, и всё это придаёт этому месту до жути пугающий вид. А затем дверной скрип, после которого я вижу перед собой особу, вышедшую мне навстречу.
Она замирает, таращась на меня своими кукольными глазищами. А я отзеркаливаю её действие, ибо её вид заставляет съёжиться как-то, уж слишком болезненно она выглядит. На месте Миронова я бы в больницу её отвезла, но тут речь об адекватном поступке, а значит — ему тут не место.
— Красивая, — девушка смотрит на меня с украдкой, немного щуря глаза и облачая синеватые оттенки под глазами, словно не спала трое суток. А после ёжится, поджимая плечи и сгибая руку в локте, поглаживая шею ладонью.
Бестактность овладевает мною сиюсекундно. Забывая о всяческом приличии, я не стесняясь рассматриваю её располосанные запястья. Где-то шрамы, а где-то — следы совсем свежих ран, даже кровь запечься не успела. Мои глаза принимают форму монет, причём не самых маленьких. А девица всё продолжить не решается, бегая расширенными зрачками от меня к Глебу, стоящему за моей спиной. Выжидает будто, ждёт от него команды “Голос”.
— А как же я? — она наконец жалобно тянет, покуда мои глаза расширяются ещё больше. Только теперь у меня вопрос, скорее, к Миронову. Какого чёрта он с ней сделал? — Я не хочу делить тебя, слышишь? Не хочу! — срывается, кричит, убегает туда, откуда показалась пару минут назад.
А я так и остаюсь стоять, будто ноги завязли в этом омуте вопросов.
Какого чёрта происходит?
Прошло так мало времени, но он уже чувствует, будто оторван от этого мира. Будто всё, что он делал — перестало иметь всяческий смысл.
Беспомощность.
Злость.
И агония.
Он всеми силами старается подключить максимальное количество людей на поиски, даже вызванивает Артёма, в приказной манере сообщая тому, что нуждается в его обществе, и это не обсуждается. Пытается навести всяческие справки и даже задействовать городские камеры, лишь бы найти тень надежды на то, что не всё ещё потеряно.
Держит, держит себя в руках, спуская напряжение и позволяя себе расслабиться только тогда, когда порог его дома переступает Артём. Старый друг, с которым раньше были связаны ошибки юности, а теперь — рабочие вопросы.
Бутылка пива помогает снять стресс хотя бы на долю, а решимость Шатохина раскопать это дело и найти Леру будто вселяет дополнительную надежду, не дающую упасть духом.
И уже меньше, чем через сутки, удаётся зацепиться за одну маленькую деталь, стоит Артёму появиться на улицах в своём привычном распиздяйском виде. Должность должностью, но свободные штаны в паре с ветровкой и бейсболкой никто не отменял.
— Эй. Парниша, — голос из подворотни заставляет Шатохина обернуться, стоит ему выйти из магазинчика и начать распаковывать новую пачку сигарет. — Ништяков не хочешь? — а далее — вытянутое от изумления лицо Артёма. И вынужденная улыбка. Давно он не встречал такого беспредела.
— А что ты можешь предложить? — подключается в игру, покуда подошедший парень смотрит на него в упор, демонстрируя свой нервный тик.
— У меня всё качественное. — Никто и не сомневался.
— Мне раньше другой блондинчик вес подгонял. — Хитрый, аккуратный и изворотливый змей, но для рядом стоящего барыги он никто иной, как обычный прохожий, с которого денег поиметь можно.
— Ха, — светловолосый нелепо усмехается, высматривая что-то на другой стороне улицы, — который помер для всех? — хихикает приторно, а затем, видимо, понимает, что сболтнул лишнего. Да под дурачка косит, смачивая языком пересохшие губы и уже желая удалиться. — Пойду минералки куплю. — А чего ещё можно было ожидать от торчка?
Который заметно так даёт газу и сваливает с места. Перебирает ногами, то путаясь в них, то запинаясь о препятствия в виде камней и бордюров.
Залетает в подворотню, оборачивается, пытаясь не человечески красными глазами уловить слежку, но переулок оказывается пустой.
Ещё пара шагов. Выдыхает, накидывая капюшон и пряча руки в карманы, идёт уже более слаженно. Но не успевает среагировать, когда из-за угла вдруг вылетают, хватая его за грудки и оттаскивая к ближайшей стене.
Грохот. Голова идёт кругом, но паренька снова одёргивают, ударяя по щеке и заставляя прийти в себя.
Одного удара достаточно, разъярённые глаза Артёма сейчас отрезвляют как никогда хорошо. Светловолосый и не рыпается, успевает лишь сглотнуть.
— А теперь поговорим.
— Я прошу прощения за неё. — Что это? Галантность, ровный тон, беспочвенные извинения. Покажи мне настоящего Миронова, не стоит церемониться. Уж я то знаю, кто за маской.
Он молча обходит меня, отворяя дверь в недавно закрывшуюся комнату, откуда спустя пару мгновений я слышу его вопрос:
— Ну и что ты устроила?
А затем — писклявый визг, повторяющееся “Отпусти!”, и звуки мелкой перепалки, после которой я снова вижу его в коридоре, только уже с этой девицей под руку.
Мне жаль её. Мне по-человечески её жаль.
Даже представить трудно, сколько дерьма он оставил в её голове.
Одно только непонятно: что она испытывает к нему? Почему она здесь и что всё это значит?
— Продолжим, — он невозмутимо останавливается напротив, удерживая девушку под локоть. Меньше минуты, и её трепыхания прекращаются. — Как я уже сказал — выбор за тобой. — Взгляд в мгновение ока меняется, Миронов достаёт из кармана откидной нож, приставляя его к грудной клетке шатенки.
Мне уже не хочется бежать сломя голову, нет. Мне хочется выдернуть эту худыру из его лап, а затем — лично исполосать его этим ножом, остриём которого он рисует узор на её груди, едва касаясь.
— Выбирай, кто из вас достоин жизни.
Я сначала моргаю. Просто недоуменно моргаю, лишаясь речи. А после понимаю, чего он хочет добиться.
Он знает, знает, как я люблю жизнь и как всячески за неё цепляюсь, несмотря на то, что частенько проскальзывали тёмные помыслы. Но это было не более, чем привлечение внимания, крик о помощи, я хотела быть услышанной, хотела, чтобы остановили. Я умела признавать свои слабости, и на руку мне теперь это не сыграло.
Теперь он открыто манипулирует, зная, что я никуда не денусь. Что на моих руках будет её кровь, что моя эмоциональная нестабильность даст толчок и образует сдвиг в больной голове, и обратной дороги уже не будет. Он будет делать это до тех пор, пока я не стану его тенью. Пока не стану такой же больной, как и он сам.
Слава учил меня бороться до последнего, но в этой ситуации путей отступления я не вижу. И мне ничего не остаётся, кроме как с ледяным взглядом протянуть руку, двигаясь на поводу у его нездоровых замыслов.
— Дай мне нож. — Стараюсь унять в пальцах дрожь, покуда он отпускает девушку и едва заметно облизывает нижнюю губу.
— Мне нравится ход твоих мыслей, — шатенка боязливо озирается, но шагу делать не смеет. Представить страшно, что он делал с ней всё это время, что она вздохнуть без его ведома боится. — Леся только с виду тихоня, она на самом деле конкуренции не терпит. И жизни тебе спокойной не даст. — Учитывая то, что она весит не больше сорока килограмм — конкурент из неё так себе. Только глаза уж больно дикие, да с психикой не всё хорошо. — Убери её с пути, и дело с концом.