Ему хватает одного мгновения, чтобы освободить меня от одежды и отшвырнуть на кровать. А мне хватает лишь непредусмотрительности, чтобы инстинктивно подскочить с этой самой кровати и сделать шаг. Последний шаг. В мгновение ока я оказываюсь вновь опрокинута его рукой, что сдавливает шею. Удар спиной о жесткий матрас, я не успеваю уловить тот момент, когда он нависает сверху, стаскивая с себя ветровку и заставляя меня вспомнить его обнажённый торс. И ему достаточно лишь уложить ладонь на мою шею снова, чтобы заставить задыхаться и умолять не делать того, к чему моё тело отказывается привыкать заново.
Мои попытки его остановить до жути жалкие и нелепые, я слишком быстро ощущаю вкус его губ на своих, а после — металлический привкус, когда в порыве своей безумной похоти он прокусывает нижнюю губу, пропуская алые капельки крови.
Он не целует.
Он насилует.
Я уже и забыла, когда наш секс хоть отдалённо напоминал занятие любовью. Всё было лишь сплошным насилием и демонстрацией власти. Жестокой и непоколебимой, не терпящей противоречий и слова “нет”.
Его руки хаотично и властно водят по телу, обнажая, доставляя дискомфорт. Нет, он не делает больно, он причиняет то, что хуже боли — моральное унижение. Ладони грубо сжимают освобождённую от лифа грудь, сжимают рёбра, пальцы спускаются вниз по дрожащему животу и без всяких стеснений ложатся на складки плоти, то поглаживая, то массируя с деспотическим напором, а после по-хозяйски отодвигают мешающую ткань и проникают вовнутрь.
— Пожалуйста... Не надо...
Последний шёпот вырывается из груди, я чувствую его внутри себя, чувствую, как стенки влагалища начинают расширяться с каждым проникновением пальцев, что он добавляет поочерёдно.
Мои глаза закрыты всё это время, я лишь на мгновение решаюсь их разомкнуть. Но этого достаточно, чтобы в янтарном отблеске его глаз я прочитала то, что ему озвучивать и не нужно. Будет больно. И будет до жути невыносимо от осознания того, что сейчас этому всему я бы предпочла пулю в висок, которую истратила на смерть чужой невинной души.
Моргаю лишь единожды, но этого ему хватает, чтобы сменить пальцы своим рвущимся в бой органом. Движение за движением, эта пытка даже отдалённо не напоминает страсть, только животный инстинкт и чувство превосходства, что плещется в серо-зелёных глазах с каждым толчком и не приносит ничего, кроме боли. Жгучей и раздирающей боли, берущей под полный контроль моё тело, которое он постепенно забирает вместе с душой, превращая в свою тень.
Это не остановить.
К этому остаётся лишь привыкнуть.
Другого выхода у меня нет.
Держа трубку возле уха, Леся отставляет чашку с крепким кофе на пуф, поджимая под себя ноги и вслушиваясь в каждое слово, которое повествует испуганный женский голос с того конца провода. Она сглатывает, закрывая глаза и будто отряхиваясь от мыслей, которые настырно пробираются в недра больного сознание.
Лера сейчас с ним, она напугана, ей до жути страшно. Ведь даже Богу не всегда известно, что на уме у Миронова и каким будет его следующий шаг.
Тошнота. Она у горла. А затем мелкая дрожь, когда речь Леры обрывается, и она слышит гулкий писк, походящий на истошный вопль того, кому перекрывают кислород.
Рука дрогает, а затем и она резко вздрагивает всем зажавшимся тельцем, когда в поле зрения оказывается спустившийся из ванной комнаты Михайлов в одних домашних штанах.
Его волосы мокрые, по плечам всё ещё стекают капли, попадая на грудь и обвивая кубики пресса. Парень молча подходит к холодильнику и достаёт запотевшую бутылку лимонада, открывая, и бросая неоднозначный взгляд на Лесю с его мобильным в руке.
— Вот, где я его оставил, — шатен вскидывает брови, делая из бутылки несколько глотков. — Кто звонил?
Начинающий привыкать к странной особе, он не придаёт особого значения её шугливости, особенно, если учесть, с кем и где она провела приличную долю времени. Ещё и крепкий кофе рядом, попробуй тут стать спокойным.
И Леся молча смотрит на него примерно с секунд пять, пока не моргает до жути плавно, сбрасывая незавершённый вызов и откладывая трубку на пуф.
— Не знаю, — мышцы постепенно расслабляются, она вытягивает ноги и снова заключает кружку с горячим напитком в тонкие пальцы. — Сначала тишина была, а потом сбросили, — она с мгновение наблюдает, как Слава поджимает губы, отчуждённо выдыхает, а после снова уставляется в страницу какой-то книги, стащенной с его полки. — Ошиблись, наверное.
Комментарий к Глава 15. Прекрати это, я себя теряю Да-да, это всё ещё драббл. Четырнадцатая глава, а я только набираю разгон и начинаю сюжет. Но это драббл, да...
====== Глава 16. Здесь только мы, забудь про боль ======
Наверное, меня настолько вымотала звериная доля его силы и собственной беспомощности, что я просто-напросто предпочла реальности хоть какую-то часть забвения, отрубившись практически сразу после того, что он сделал со мной, с моим телом... Знаю, после такого уснуть достаточно сложно, но, поджав под себя колени и повернувшись на бок, я с Божьей помощью отключилась от всего этого хотя бы на несколько часов.
Я помню сон. Сон, в котором я дома у Михайлова, нежусь на кровати после душа и считаю минуты до того, как спущусь в кухню, где разделю с ним завтрак. Моё нутро пронизывают до жути странные ощущения, касаемые его. Я знаю, что не должна позволять себе больше. Знаю, что мне с ним комфортно, как с человеком, как с хорошим другом. Но это ложь. Ложь, шитая белыми нитками, а ещё наглухо заколоченная убеждениями, что покинуть зону дружбы и перейти на новый уровень будет ошибкой.
Ощущаю под собой одеяло, на автомате сжимая его пальцами, а после упираюсь головой в мужское плечо. И этот запах... Нет, не одеколона.... Этот запах мужчины, который пробирает до костей и действует похлеще любого афродизиака, он возбуждает и наполняет меня странным желанием быть привязанной к его телу до конца жизни. Я единожды трусь носом об его кожу, чуть растягивая губы и издавая тихий звук.
— Морт...
Но всё, что я чувствую — это несвойственный рык, с которым меня чуть ли не отталкивает от себя обладатель этого тела, резво поднимаясь с кровати.
Пробуждение приходит в следующую секунду, когда я понимаю, что объектом моих ласк был далеко не Михайлов, а всё тот же блондин, с которым судьба оставила меня в этом мотеле, в этой жизни...
Чертыхаюсь, чуть слышно. Кажется, щёки становятся пунцовыми, я пытаюсь отвернуться и спрятать взгляд в скомканных простынях, в то время как он мечется по номеру, собирая сброшенные в порыве страсти вещи, разбросанные по углам маленькой комнатушки.
— Хватит спать, — я, что ли, по его мнению после такого “доброго утра” отвернусь себе на другой бок, и спать продолжу? — пора ехать.
Естественно, пора. Меня вообще всё чаще посещают мысли о том, что больше, чем на сутки, мы в одном месте не задержимся.
О цели моего пребывания с ним и думать тошно, я просто принимаю то, что нужно жить одним днём и где-то в глубине надеяться, что Морт меня всё же найдёт.
А пока остаётся вздохнуть обречённо, да с кровати подняться, чтобы нацепить на себя шмотку, в которой уже хожу который день. Интересно, он хотя бы об этом позаботится?
Всё время сборов мы не роняем ни слова. Оно и к лучшему.
Он молча собирается, молча топает на ресепшн и вручает ключи обратно, молча возвращается к автомобилю и молча садится за руль, после чего молча едет в очередном неизвестном направлении. А я... я просто склоняю голову и упираюсь лбом в холодное стекло, наблюдая за дорогой. Мне уже не интересно моё местоположение, не интересны знаки, надписи на которых я всё равно не различаю. Кажется, с каждым километром меня надежда на спасение покидает всё больше и больше. И ещё это противное ощущение, которое заставляет вскользь улыбнуться: я не поворачиваю голову, я не вижу его глаз, но те чувства, которые он с каждым часом старается вернуть, вынуждают меня поверить, что я ощущаю на себе его взгляд, не оборачиваясь. Меня будто пронизывает странное жжение каждый раз, как он уставляется в мою сторону, наблюдает мой затылок. И это чувство нелепого единения — самое противное, что я когда-либо испытывала.