Усмехается слегка, демонстративно отворачивая голову и хватая не успевшего понять суть вещей бармена за рукав.
— Мартини мне. А белобрысого потом обслужишь.
Он думал, что ярче чувств, чем после последнего телефонного разговора быть не может, но глаза самопроизвольно наливаются кровью, а ведь он был всего в шаге от успокоения.
— Этот урод тебя обидел? — к ней подкатывает уже явно перебравший тип, тем временем как у Миронова уже ярым ходом вибрируют скулы. Ещё совсем чуть-чуть, и полетят головы. — Только намекни, я ему по яйцам пройдусь.
Мужчина в возрасте нагло скалится, приобнимая вульгарно одетую девицу с победной улыбкой. Грань в мозгу постепенно разрушается с такой лёгкостью, будто стену между здравым рассудком и бешеным зверем стирают ластиком.
— Слушай сюда, — долго не думая, он достаёт из-за пояса тёмных джинс ствол, направляя его мужику в область паха. Второй же рукой чуть ведёт, прикладывая палец к губам и как бы приказывая ошалевшей даме заткнуться своим тихим “Тшшш”. — Яйца отлетят у тебя, если не сгребёшь в охапку свой приёмник членов и не съебёшься отсюда, пока ноги ходят.
На лице явное презрение ко всему происходящему, а в голову крадётся одна лишь мысль о том, как для полноты всей этой картины рядом не хватает Леры. Чёрт, да он бы без раздумий приказал бы ей отстрелить его причендал, пока эта разодетая блядь на коленях бы вымаливала прощения за свой язык. Своим же языком.
— Пошли отсюда... — каким бы пьяным он не был, чувство самосохранения ещё имело место быть.
Мужичок быстро схватил свою подругу на ночь, перебирая ногами от бара и довольно быстро направляясь к выходу. Глеб же успел уловить женский голос, лепечущий уже на расстоянии истерическое:
— Ублюдок больной...
Он вернёт Леру.
Вернёт, во что бы то не стало, а пока цепко хватает из пальцев онемевшего бармена бутылку, что заменит сегодня друга. Бросает на стойку пару купюр и топает туда, где буквально с минуту назад скрылась странная, но довольно обычная парочка.
Взгляды в спину провожают, он не обращает внимание ни на одного из них, просто мирно шагает до ближайшей гостиницы, далеко не приветливо общаясь с еле улыбающейся сквозь усталость девушкой на ресепшене.
Обмен ключи-деньги, он не реагирует даже на пожелание хорошей ночи, довольно быстро находя номер своего ночлега и скрываясь за его дверью.
Крышка слетает с бутылки, он делает несколько глотков и даже не морщится, подходя к окну и вглядываясь в ночное марево, пока алкоголь не касается клеток мозга, воспламеняя уснувшую на мгновение злость.
Телефон изъят из кармана, он набирает известный ему номер, дожидаясь, пока гудки сменит ненавистный мужской голос.
Хлопая входной дверью дома сильнее обычного, Морт оповещает не только о своём присутствии, но и о весьма неудавшемся дне.
Позже он смоет с себя весь груз прожитых часов, глотнёт пару таблеток успокоительного, запьёт их каким-нибудь слабым алкоголем и непременно расскажет Лесе о том, что случилось.
А именно — о неудаче тех парней, коих послали вместо себя с Артёмом в разведку. Самый смелый и упёртый, некогда их хороший товарищ теперь не в мире живых, он пошёл по следу и напоролся на дом, окрестности которого и стали его могилой. Об этом сообщил его напарник, на всех парах донёсшийся обратно в участок через километры.
Снова провал, снова потери, Алеся оказалась права, когда говорила, что поездка по горячим следам может быть опасной. И дело даже не в том, что они просчитались, а в том, что малая потеря на самом деле несла за собой огромный убыток. Его трусость стоила человеческой жизни.
Он сидит на диване с бутылкой в руках, пока Леся возится с посудой. А после нервно реагирует на вибрирующий в кармане мобильный, не желая отвечать. Не желая разговаривать вообще, как минимум трое суток. Но незнакомый номер на мгновение вызывает интерес, и Михайлов проводит большим пальцем по экрану, принимая вызов.
— Слушаю, — запрокидывает голову, но уже через пару секунд напрягается, меняясь в лице.
— Ну слушай... — этот голос. Он помнит его. Помнит, что слышал лишь дважды. Низкий, с намёком на хрипотцу и явным отблеском характерной насмешки. — Ты, кажется, никак не успокоишься, всё продолжаешь вынюхивать, — Миронов усмехается в открытую, заставляя Михайлова вибрировать каждой клеточкой тела.
— Чего тебе нужно? — голос еле держится в пределах спокойствия, даже Леся моментально обращает на него внимание, отвлекаясь от мытья посуды и подходя ближе.
— Я расскажу, что мне нужно, — блондин на том конце провода мирно фыркает, даже не убеждаясь, что ему предоставлено полное право голоса. Шатен не перебьёт, не будет сыпать пустыми угрозами, и он это знает. — Но я расскажу это не тебе, — на мгновение Михайлов изгибает бровь, вслушиваясь в его слова с ещё большей прытью. — Я слышал, Алеся с тобой, — напускная досада вступает в свой театральный акт, хозяин голоса будто и впрямь сожалеет, что лишился одной игрушки, — не удивляйся, у меня везде свои глаза и уши. Просто дай мне её, если она рядом.
Морт не говорит ничего. Просто сводит челюсть, поджимая губы и молча передавая мобильный Алесе, стоявшей рядом в каком-то оцепенении. И оно не отходит, покуда девушка механически принимает трубку, прикладывая её к уху.
— Глеб? — и её голос дрожит, словно звонок — вестник тревоги, и Алеся в этом ни капли не сомневается.
— Скучала, солнышко? — она слышит пошатнувшуюся трезвость его привычного тенора, будто пропуская иглы под кожу по новой, стоит ей вспомнить его яд. А Миронов улыбается, хмыкая и облизывая губу. Девчонка всё ещё его боится. — Слушай меня внимательно.
Он знает, что она где-то там, в пределах Михайловских стен, следует зову его просьб и кувыркается в кровати с тем, кого его сердце ненавидит. Но ему плевать. Леся в этих шахматах всегда была лишь пешкой, которой он умело манипулировал в своих целях.
Она там, она далеко, но это не мешает ему править ей сполна. Он заколотил свой образ в её мысли достаточно глубоко, и избавиться от этого ей было бы весьма трудно.
— Если ты не скажешь этому недоумку, чтобы он отозвал всех от этого дела, и чтобы сам прекратил совать свой нос и пытаться нас отыскать — я убью его, — Леся едва сдержанно хлюпает носом, стараясь восстановить сбитое дыхание. — Думаешь, я совсем дурак, и я не вижу, на роль кого ты претендуешь? Моя маленькая, глупая дурочка. Тебя ведь только пальцем помани и по голове погладь, ты уже будешь готова ноги раздвинуть, — его слова ранят похлеще лезвия, которым она не раз пыталась заглушить моральную боль. — Он хорошо с тобой обращается? Приятно раны твои зализывает? — каждое слово — как раскалённый воск по нежной коже, ком у горла даёт о себе знать непроизвольно, она едва сдерживает слёзы. — Я ещё доберусь до тебя, поверь мне. Но если хочешь спокойно жить, то скажешь ему то, что должна, — подбородок дрожит, она прикрывает глаза за опасением смотреть на Славу, который всем своим видом немо вопрошает о сути их диалога. — Ещё один такой трюк — и твой благоверный может попрощаться с жизнью, обещаю тебе. А тебя на цепь посажу, как собаку.
Он не дожидается ответа, просто сбрасывает вызов, оставляя Лесю посреди комнаты в каменном оцепенении. Она всё ещё держит трубку у уха, пытаясь судорожно соображать, что ей сейчас делать. Ведь на одной чаше весов жизнь девушки, которая её спасла. А на другой — её собственная. И как бы жутко это не звучало, но всё её нутро кричало о том, что она в этой жизни заслужила свою долю счастья. Уж слишком долго она была грушей для битья.
Морт трясёт за плечи, она убирает от уха телефон, глядя на него переполненным слезами взглядом. И, возможно, сейчас она мысленно просит прощения у той, которой буквально недавно обещала помочь. Но она не всесильна, к сожалению. Существует в этом мире и то, что нам абсолютно неподвластно.