— Ты врёшь мне.
Руки скрещены на груди, я становлюсь практически напротив, пока он полностью игнорирует моё присутствие и пялится в свой телефон, делая вид, что меня тут нет.
— Эй! — снова окликаю, но реакции ноль. — Я, вообще-то, с тобой говорю! — а ему откровенно похуй, что ведёт мою импульсивность прямо в логово к зверю, когда я забираю из его ослабленной хватки мобильный, заставляя обратить на себя внимание.
Но всё, что он предпринимает — это тяжкий вздох.
Сперва стою, будто с моря погоды ожидая, а после практически сгораю под тяжестью его волчьих глаз, что устремляются прямо на меня.
Не шевелюсь, просто ожидаю, что будет дальше.
А он молча, но достаточно резко пытается выхватить трубку обратно, но моя быстрая реакция даёт о себе знать, и желаемого он не получает.
И проходит лишь пара мгновений, когда он злостно поджимает губы, вновь делая резкое движение, но уже хватая не мобильный, а мою руку. А после резко притягивает, сбивая с ног и усаживая к себе на колени.
— Слушай... — инстинктивно пытаюсь тотчас встать, но вторая рука обвивает талию и удерживает, — я тебе не попугай, — да, спасибо, я вижу, только отпусти. — Когда я что-то говорю, это означает, что для особо глуховатых я повторять не собираюсь.
Мои глаза везде: на диване, на стеллаже, на полу, на окне, да где угодно, только не на нём. Я даже несвойственно дрожу, только слегка морщусь, покуда давка его обхвата больно нарушает частичку той свободы, что у меня осталась.
— Поняла? — он не отводит глаз от моего лица, а я лишь скованно киваю и громко сглатываю, чувствуя, как его хватка слабнет.
Только вставать не спешу, абсолютно не знаю, чего ожидать. Его усмешка подгоняет, когда сквозь секунды до меня доходит, что он вообще не держит.
Подлетаю, как ошпаренная, уже напрочь забывая о том, что сюда меня привёл мой истошно орущий желудок.
Пролетаю мимо кухни и бодро поднимаюсь на второй этаж, скрываясь за дверью спальни и не переставая дрожать, хотя всё плохое, что могло случиться — уже позади. Интересно, насколько это утверждение ошибочно?
Мне понадобилось каких-то десять минут, чтобы ответить самой себе на этот вопрос. Точнее, ответ сам открыл двери, появляясь на пороге всё той же рослой фигурой с тёмными волосами.
— Ты ведь не против всего этого, да? — слышу звук закрывающейся двери и не совсем понятный для меня вопрос, отчего поворачиваюсь и вопросительно уставляюсь на брюнета, хлопая глазами. — Ты не бежишь, не стучишь во все двери, не орёшь во всё горло и не ноешь, сутками роняя слёзы и задыхаясь от удушаещего желания располосать себе руки? — ты просто не знаешь, через какое дерьмо я прошла. — Твоя роль жертвы — лишь иллюзия, которая стала для тебя реалью.
Я отказываюсь, я просто отказываюсь это слышать. Пусть он и не знает всего, что со мной произошло. Пусть не ведает той боли, которую мне пришлось через себя пропустить. И пусть он отчасти прав, что я со всем происходящим попросту смирилась за неимением лучшего, но ему запрещено вот так в открытую насмехаться и быть убеждённым в том, что сам себе придумал.
Моя реакция не заставляет себя ждать. Я не желаю отвечать, я быстро выхожу из себя и злостно свожу челюсть, ни на секунду не задумываясь, что моё поведение выглядит ничем иным, как подтверждением его словам.
— Свали.
Колко кидаю, срываясь с места и порываясь уйти. Но в двух шагах от двери чувствую грубую силу, когда он хватает за руку и прижимает к себе спиной, не давая сдвинуться с места.
— Так я прав?
Богом клянусь, я разорву тебя в клочья, если не перестанешь.
— Миронова нет, а ты даже не предпринимала попыток сбежать, пытая удачу, — мои жалкие попытки вырваться из рук насмешили бы Бога сильнее, чем мои планы на свободную счастливую жизнь, — выводишь меня, испытываешь моё терпение, зная, что играешь с огнём, — говорит тихо, с претензией на шёпот, держа свои губы в считанных миллиметрах от моего уха. — Я насквозь людей вижу, это моё преимущество, — чувствую сгусток горячего воздуха, что проходится вдоль шеи, когда он выдыхает слова, от которых внутри всё сводит, — и я мог бы дать тебе то, чего ты хочешь, — он легко справляется со мной одной рукой, покуда свободная скользит вдоль по талии, а после — его ладонь плотно ложится на мою промежность и он буквально давит своей силой, заставляя дёрнуться и сбито выдохнуть. — Не нужно играть со мной в кошки-мышки, — едва разбираю слова, глаза невольно закатываются, а я пытаюсь вспомнить, как сглотнуть, чтобы это было не чересчур громко, — я в два счёта с тобой расправлюсь.
Не помню, сколько проходит времени, прежде чем мне всё-таки удаётся сглотнуть. Помню только его пальцы, которые грубо, но в то же время до жути возбуждающе давили на бугорок, рождая животную страсть, идущую в разрез с логическим положением вещей.
Его голос опьянял, движения заставляли забыть, что мне нужно вырываться и бежать, покуда ноги ещё держали, а колени не стали непроизвольно подкашиваться, создавая впечатление, что его руки — единственное, что меня держит и не даёт рухнуть.
Под тяжестью царящей атмосферы, в какой-то степени столь пугающей, я слегка разворачиваю голову, отслеживая его лицо. Его губы чуть скошены, смотрю на них из-под полуприкрытых век и вижу, как они становятся ближе. Его рука всё ещё там, где по логике вещей её вообще быть не должно, он доводит своими манипуляциями до критической точки, пока я совсем перестаю сопротивляться, а после — расползается в фирменной усмешке, резко выпуская меня из своих рук.
— Мне не нужно ствола в руке и пустых угроз, коими тебя осыпал мой товарищ, чтобы проявить себя, — сквозь омут необъяснимой эйфории мне наконец удаётся расслышать сказанное, я даже ощущаю буквально, как мои зрачки сужаются, — а тебе не нужно брать на себя больше, чем можешь вывезти.
Свобода от оков, он отходит всё дальше, оставляя меня так и стоять, еле сдерживая дрожь в коленях. А затем и вовсе уходит из комнаты, хлопая дверью с обратной стороны. Ну а я, тем временем, сполна отвечаю себе на вопрос, заданный несколькими часами ранее.
Он не идёт с Мироновым в сравнение.
Он не насилует, не принуждает, он лишь насквозь пробивает стену между горькой реальностью и напускными убеждениями, кои были сформированы и утверждены.
До этого момента.
Комментарий к Глава 23. В два счёта Кто там хотел главу без стекла и интриг? Держите :З
У меня для вас ещё кое-что:
1) Вы все, каждый, до единого — моя семья. Я всех вас люблю одинаково, и поскольку не имею возможности закрыть вас в комнате с ящиком виски и заставить любить друга друга также, то просто прошу и надеюсь, что ругани между вами не будет. Кусочки моей души с каждым из вас, я безмерно благодарна за то, что вы есть. Те, кто делает меня счастливой каждым своим отзывом, и те, кто просто тихонечко наблюдают, никак себя не проявляя. Давайте с этого момента оставим весь негатив и запустим режим добра. И закрепим на мизинчиках :З
А ещё я делаю предложение: создать вк группу, где каждый сможет выкладывать свои мысли, делиться зарисовками и AU-шками всеми нами любимой Династии. Будь то любимые фото наших исполнителей с короткими историями или ваши истории, связанные с ними (концерты, желания, тайные мысли, которыми раньше не делились). Не могу тут уместить всей задумки, просто предлагаю хотя бы попробовать воплотить эту идею, а вдруг получится? Кто за, дайте знать)
2) Писала от первого лица и нечаянно чуть не потекла.
P.S. Просто автор поехал крышей по одному брюнету, который из головы не выходит (а вы типа ни разу не догадались, о ком речь)
Всем мур :З
====== Глава 24. Рассвет ======
— Слушаю, — зависая каменным взглядом на одну точку, нарисованную себе где-то на массиве входной двери, Макс нехотя принял входящий от Глеба, затягиваясь кальянным дымом.
— Я обо всём позаботился, — вторил голос из трубки сразу же, стоило брюнету озвучить приветственную речь, — больше никого не увидишь.