Не ждёт даже, пока соберусь. Хотя, мне ровным счётом и собирать то нечего... Один несчастный пакет, кочующий со мной от самого Максовского дома.
Где же ты, чёрт побери? Неужели это всё — результат моего вчерашнего ответа? Неужели моя нерешительность снова толкнула в лапы абсурда, от которого теперь уж точно не скрыться?
Томно, даже горько вздыхаю, но послушно плетусь, приветствуя взглядом Мироновскую машину. Самолично открываю дверь и плюхаюсь на пассажирское, кидая пакет с вещами назад. И как само собой разумеющееся, открываю рот лишь для того, чтобы что-то сказать. Или спросить. На ответ я даже рассчитывать не буду.
— Куда мы? — спрашиваю безразлично, даже отчуждённо, заведомо отворачиваясь к окну и уже было укутываясь в одеяло собственного водоворота мыслей, но Глеб вдруг отвечает, бодро и открыто, заставляя меня невольно повернуть голову обратно.
— У меня остались кое-какие незавершённые дела, — сцепление, включенный поворотник, он лихо вылетает на трассу и сообщает о том, чего я ну никак не ожидала услышать. Он только появился после столь долгого отсутствия, но уже заставил мои нервные клетки встрепенуться. И выглядело это, впрочем, как и всегда: до жути непринуждённо, легко, будто его ответ был, как само собой разумеющееся. Вот только я не была к этому готова. — Мы едем домой.
Комментарий к Глава 29. Судьба или ошибка? Клюю носом, но пишу. Скоро в кому впаду от упадка энергии. Зато высплюсь.
Наверное...
Это ещё не точно.....
====== Глава 30. Опустошение ======
Домой? Что значит — домой? Какое из облюбованных несчастными часами мест мне считать домом, и как перестать видеть в этом высказывании нечто большее, чем неуместную шутку, покуда Глеб так саркастически улыбается, не скрывая наслаждения от моего видка.
— Что ты имеешь ввиду? — спрашиваю настороженно, с нерешительной опаской, вглядываясь в его непоколебимую гримасу.
— То и имею, — а он глаз с дороги не сводит, даже и не думая хотя бы мимолётный взгляд на меня кинуть, — наведаемся в нашу старую квартиру, а может и из знакомых кого повидаем, — чувствую, просто до одури чувствую, как противно и едко он последние слова проговаривает, даже не сдерживается, расплывается в своём противном оскале ещё больше, покуда я прекрасно понимаю, к чему он клонит и на каких «знакомых» намекает.
Под землю провались, испарись отсюда, исчезни с моих глаз, только верни мне вчерашний день, когда я могла всё исправить. Когда я могла сказать Максу нужные слова и уже наверняка быть с ним где-то вдалеке от тебя. Да хоть в пекле адском, оно и то приятнее, нежели предстоящее мучение.
Я ведь знаю, от и до знаю, что эта поездка ничем хорошим для меня не кончится, что он не упустит шанса надавить на слабое место, взвинчивая ослабленную психику. Снова возьмётся за своё и начнёт воспитывать во мне подобного ему психопата, которого хлебом не корми, дай нервы пощекотать.
— Зачем? — смотрю сквозь лобовое, сощуренные от солнца глаза не претендуют на идеальное зрение и дорога в них становится слегка размытой, я словно наблюдаю смазанную бесконечность под колёсами. А Миронов хмыкает, как бы вопрошающе, словно не расслышал, или же не понял. — Зачем ты это делаешь? — на него и смотреть не хочется, и я, наверное, пытаюсь зацепиться хоть за какой-нибудь осколочек, подталкивающий меня подвергать когда-то Макса расспросам о том, куда же подевался этот чёртов блондин. Я ещё и наверняка выглядела, как собака преданная, которую ничего кроме хозяина не интересует. А теперь он тут, на расстоянии вытянутой руки сидит, а мне, кажется, до него никакого дела нет.
— Я же объяснил, — с лёгким напором, словно я в третий раз переспрашиваю, а он объяснять задолбался, — у меня остались незаконченные дела. — Богом клянусь, если эти дела связаны с Мортом, то я удавлюсь на ближайшем дереве.
Но к счастью или же нет, дела его никоим образом Морта не касались. По приезду в город, краски которого я уже и забывать начала, мы двинулись в район, пределы которого я ранее не посещала. Слишком отбитые компании тут тусовались. Я это знаю, покуда за плечами то время, когда приходилось с этой шпаной общаться. И виной тому всё тот же блондин, связанный, кажется, с каждым придурком, который в рукаве держит шмаль да нож складной.
Наш маршрут заканчивается возле побитого временем дома, возле которого Миронов осторожно паркует авто.
К слову, мне на время в пути удаётся вздремнуть немного, но он и в мыслях держать не может то, чтобы я всё веселье пропустила. А оно за этими стенами, я это чувствую, чувствую всем своим нутром.
— Пойдём, — кивает на улицу и выходит из машины, зазывая за собой.
Что же... Здравствуй, искажённая реальность, я скучала...
Подъезд трёхэтажного дома старый, потрёпанный, как после бомбёжки. В нём пахнет сыростью и даже, кажется, алкоголем, словно тут полы моют раз в год, и то — спиртом.
Глеб молча топает по ступенькам, я — следом. Второй этаж и железная дверь, которую он отпирает какой-то отвёрткой, а после и силы прикладывает, толкая плечом, дабы открыть.
Наконец квартира. Точнее, эту халупу и квартирой то назвать язык не поворачивается. Обои содраны частями, потолок вот-вот обсыпется, а пол... в общем, тут лучше просто промолчать.
Но рот мой держится на замке до тех пор, пока я оказываюсь в одной из комнатушек.
Там шторы задёрнуты наглухо, свет пропускают едва, а интерьер оставляет желать лучшего. Какой-то затёртый поколениями до дыр диван, маленький стол и ржавая батарея, к которой привязана... девушка? Хрупкая такая, совсем юная. Только лица не видно практически за спавшими на него волосами. Но даже сквозь них мне разглядеть удаётся, что щёки влажные от слёз, губы дрожат, а заплаканные глазёнки еле взгляд фокусируют, давая посыл дрожащему тельцу сильнее сжаться, как только та видит перед собой Глеба.
Ужасная, ужасная и мерзкая картина, на мгновение даже тошно становится и я голову отворачиваю, всё ещё морщась от запаха и спёртого воздуха.
— Я же обещал, что вернусь, — он шагает к ней, задевая кроссовками усопшую на полу пыль и пробуждая, заставляя снова витать в этих квадратных метрах. — Ну тише... — он усаживается рядом с ней на корточки, а девчонка вдруг начинает головой мотать и отползать к стенке, — тише, — повторяет, как мантру, призывая успокоиться и заправляя прядь её волос за ухо.
И именно тогда мне удаётся увидеть её рассечённую бровь. Её прижжённую чем-то щёку и запекшуюся капельку крови на нижней губе.
Прикрываю глаза снова, уже не в силах отвернуться. Мне страшно, мне страшно даже взглянуть будет на остальные участки её тела, если она вдруг окажется передо мной обнажённой.
— Почему ты не хочешь это прекратить? — он не перестаёт гладить её по волосам, разбавляя давящую тишину этой комнаты своим притворно добрым голосом. Девчонка всё ещё дрожит и ёжится, не в силах сдерживать отвращения от его прикосновений, столь невесомых, но видимо для неё слишком значимых. — Тебе ведь всего лишь нужно сказать, где твой муженёк, — стоит прозвучать последнему слову, и девушка вдруг начинает дрожать подбородком и опускает голову. Плачет. — Тихо, малыш, — говорит на выдохе и чуть усиливает хватку на её шее, возвращая голову в былое положение и заставляя не терять с ним зрительного контакта. — Просто скажи, где скрывается этот ублюдок, и я обещаю, — пальцы на её шее туже, его лицо близко непозволительно, мне кажется, ещё чуть-чуть, и девчонка дышать перестанет, — что избавлю тебя от своего общества раз и навсегда.
Дело жареным пахнет, я знаю это. Неспроста девчонка терпит всё это, иначе давно бы мужа с потрохами сдала, если бы всё могло обернуться малыми потерями для обоих. Но во взгляде Миронова я вижу, что глаза его кровью наливаются, когда он говорит о нём. А эта несчастная, видимо — единственная связующая ниточка, которую блондин успешно под себя подмял и выпускать даже не думает, покуда желаемого не услышит.
Это всегда было его любимой игрой. Ломать человека до тех пор, пока не выяснит, чья жизнь его жертве дороже: собственная, или же любимого. И обычно, когда жертвы ломались на первых же шагах его изощрённых пыток, Миронов вершил своё правосудие, аргументируя это тем, что был весьма расстроен потерей веры в настоящую любовь.