Он не он, если не выкинет какой-нибудь тщедушный комментарий, но мне плевать и на это. Я просто болтаюсь на его руках, как мешок с мусором, покуда этот мешок он не кидает на заднее сидение автомобиля, отчего-то проявляя “милосердие” и оставляя меня всю оставшуюся дорогу без его порядком поднадоевшей физиономии.
— Куда мы? — глаза не закрываются, я сверлю взглядом потолок всю дорогу, проклиная отборным матом свой организм за то, что борется с усталостью и не хочет отрубаться. Вот и кидаю убогий вопрос, вяло интересуясь о следующем пристанище.
— К Михайлову, — вся моя усталость сходит на нет, я даже на локтях приподнимаюсь, озадаченно изгибая бровь и устремляя свой взор на Мироновские глаза, которые ловлю в зеркале заднего вида. — Верну тебя ему, заберу Лесю обратно, и больше никогда вас не потревожу. — Я буквально на глазах “трезвею” от его голоса, но серьёзность с его лица через короткий отрезок времени спадает, и блондин растягивает свои губы в идиотской улыбке. — Клёвая шутка, да?
А мне что остаётся? Только глаза закатить, недовольно цыкнуть и откинуться обратно на спину, дабы снова изучать потолок. Ещё бы придурок этот хихикать перестал, раздражает. Отборное чувство юмора, конечно, я бы поаплодировала, если бы силы были...
Если честно, я не помню точное название очередного мотеля, в коем мы “приземлились” на ту ночь. Не помню имени той бедолаги, которую Миронов зажал ночью в коридоре, стоило ей высунуться покурить. Я даже старалась стереть из памяти тот момент, когда он приволок её в номер и заставил отсасывать на моих глазах, аргументируя это тем, что мой рот напоминает сломанный пылесос. Видимо, для него было в новинку то, что я оказалась далеко не роботом, и не могла сполна исполнять его прихоти, которые в голову отборно стреляли, как из пулемёта. А ещё мне показалось, что он ревность пытался вызвать. Это я прочла в его глазах, невольно вспоминая, что могу общаться с ним на вербальном уровне, схватывая его мысли без нужды их озвучки.
Но мне было плевать... И плевать было настолько, что как только он отпустил её загривок из своих пальцев, меня вдруг одолело дикое желание захлопать в ладоши и сказать, чтобы исполнил это на бис. И исполнял до тех пор, пока из него все соки не высосут и не превратят его член в засохший изюм.
Странно, но той ночью у меня и в мыслях не было извиниться перед девушкой, как я обычно любила это делать. Не было ни сострадания, ни отвращения, ни желания защитить... И находила я всему этому лишь одно оправдание, имя которому — усталость. Я попросту устала принимать все удары на себя. Я была истощена как морально, так и физически, уж слишком сложно мне давалась его грубость, которую он именовал страстью. А страсти то по сути и не было... был животный жар, который он разжигал и в нём же сгорал, превращаясь в дикого шакала и напрочь забывая, что его партнёр далеко не жертва, а живой человек.
Но так или иначе, мне приходилось с этим мириться, подавляя в себе раз за разом не только жалость, но и тягу остаться один на один с его телефоном, чтобы бросить вызов SOS Максу.
Мысли о нём отвлекали хоть немного. Я зачастую думала о том, как он, где он, что с ним... Даже ловила себя на том, что далеко не прочь была бы снова оказаться в том времени, когда была заложницей его дома. Да что уж там... этими мыслями я грезила.
Месяц скитаний, а может и два, я уже сбилась со счёту и порой не могла вспомнить не то, что день недели, а какое нынче время сезона. Но подсказку я не уловила даже в дождике, за коим наблюдала сквозь окно забегаловки, увлечённо наблюдая за прячущимися под навесами людьми, лишь бы трёп Мироновский не слушать. А тот не затыкался как назло, пережёвывая бургер и задевая мой слух самой идиотской темой, которую только можно было придумать.
— Интересно, когда я для наследника созрею... — я понятия не имею, кому был адресован этот вопрос: мне, или самому себе. И вопросом ли это вообще было?
Наследником чего, милый? Тропы крови и чана с безумием?
Смотрю на него потупленным взглядом и не знаю, что и ответить. Да и нужно ли вообще отвечать, учитывая то, что он изучает глазами меню, не обращая на меня толком никакого внимания.
— Ты как думаешь? — я думаю, что идиотизма в этом вопросе столько же, сколько китайцев в китае. Но его хмурый вид и брови насупленные явно дают понять, что я сейчас должна открыть рот и что-то пробубнить. И желательно, чтоб это “что-то” несло заинтересованность в диалоге.
— Хочешь, чтобы я напоминала минивэн и отбивала всех недоброжелателей животом? — ухмыляюсь и стараюсь увести разговор в другое русло, продолжая перемешивать свой латте, остывший лет пятьдесят назад. — Ребёнок будет формироваться под звуки стрельбы и стоны жертв, а когда родится, я больше чем уверена... — наконец делаю глоток кофейного напитка и отставляю стаканчик обратно на стол, — вместо машинки игрушечной ствол попросит.
Моя фальшивая улыбка находит отражение в собеседнике, когда он вдруг откладывает погрызанный бургер и кладёт локти на стол, чуть подаваясь вперёд корпусом и переходя на диапазон, когда его голос слышен только в пределах нашего столика.
— Просто напоминаю, — его огонёк в глазах и задорная ухмылка наверняка создают вид, что милая пара просто пришла пошептаться и обсудить пару насущных тем. Ох если бы кто-то подозревал, как мне хочется опрокинуть этот стол или хотя бы вылить содержимое моего стакана ему на голову... — я кончу в тебя тогда, когда посчитаю нужным.
В моём ответном оскале он тоже находит отражение, я будто сжимаю нервы в кулак и наклоняюсь ближе, уже было готовая дать ответ, который так долго сидел в моей глотке, но неожиданный звонок ломает всё к чёртовой матери, и моё желание так и остаётся желанием высказать этому придурку всё, что думаю насчёт его больных идей.
— Слушаю, — в одно простое слово он вкладывает столько нервозности, что позвонивший наверняка явно чувствует, насколько не вовремя позвонил. Но в следующую секунду выражение лица Глеба вдруг сменяется, проходя через всю палитру эмоций.
Блондин явно нервничает, забывает напрочь про голод и тянется к кошельку, доставая купюру и кидая на стол.
— Пошли, — держит трубку у уха, а сам кидает мне короткий приказ и встаёт с места, своей спешкой намекая, что скорый уход не требует отлагательств.
Бодро перебираю ногами, поспевая за ним, но он всё равно хватает за руку и тащит за собой, будто опасаясь, что я отстану.
— В чём дело? — вопрос догоняет его спину, но он всё ещё целиком и полностью погружён в разговор. — Что случилось? — не уступаю, ровно как и он, вслушиваясь в каждое слово того, кто вещает с другого конца провода.
— Как они узнали? — блондин наконец вставляет свою реплику в разговор, но даже из этого не нихрена не ясно. Кто “они”? О чём узнали?? Что, блять, происходит???
Но Миронов уже даже не идёт. Он практически бежит к парковке, таща меня за собой. А после открывает двери и рывком закидывает меня в салон, спеша за руль и быстро трогаясь с места.
Признаться, это первый раз за кучу времени, когда я с замиранием жду, когда же он наконец бросит трубку, чтобы поговорить. Разговор с ним мне сейчас просто, блять, необходим, ибо я и не припомню уже, когда последний раз его таким видела. Его... человека, который, кажется, ничего на свете не боится.
— Что происходит? — он сбрасывает вызов, кидая перед этим короткое “Держи меня в курсе”, а я и дождаться не могу, пока он телефон спрячет, тут же атакую его своим паническим видком.
— Люди этого ублюдка, которого ты замочила, — нервы выдают с потрохами, он тяжело дышит и сосредоточенно смотрит на дорогу, впиваясь в руль так, будто его надо хранить, как мобильный Папы Римского, — не знаю, каким образом, но они на нас вышли.
Он не блещет желанием говорить дальше, а я и не особо полыхаю стремлением узнать, что из этого следует. Потому что понимаю. Всё, блять, прекрасно понимаю, щёлкая невидимый переключатель и переводя сердце в работу нон-стоп.
Мы мчимся с такой скоростью, что мне даже страшно взглянуть на спидометр. Но ровно до того момента, когда Глеб бьёт по рулю и смачно выругивается. И виной всему этому факт того, что бензин имеет свойство кончаться.