— Может, это просто хулиганы были, — один из них репу почёсывает, а я только головой качаю, — в этом районе бывает такое. — Он уже на сто процентов в своей правоте уверен, а мне хочется подлететь, да за рубашку его схватить, заорав при этом: Да открой ты глаза! Это был он! Он, мать твою!
Ну а дальше...
Дальше всё, как в качественном кино. Медики действуют довольно осторожно, перекладывая его на носилки. А мне дают ровно три минуты, чтобы я переоделась и взяла всё самое необходимое для того, чтобы поехать с ними, выслушивая по дороге сказки о том, что они будут усердно заниматься поисками нападавшего.
Времени не считаю, но проходит точно меньше получаса. Я сижу в дежурном отделении в ожидании врача и его заключения. Ждать приходится недолго. Черноволосый мужчина в белом халате, лет тридцати пяти, не больше, довольно дружелюбно обращается ко мне и оповещает, что ранение не серьёзное. Всё могло бы быть гораздо хуже.
А могло бы и вообще не быть, если бы я не была такой трусихой и не переехала бы.
Чёрт.
Самое вот время самоедством заниматься.
Не замечаю, как начинаю грызть ногти, а мужчина речь свою продолжает, утешая меня тем, что я могу пройти к Михайлову в палату.
Меня дважды приглашать не нужно.
Спустя считанные минуты появляюсь, чуть ли не с порога подлетая к его койке и хватая за руку.
Рот в беззвучном возгласе открывается, что сказать — не знаю, я просто чертовски рада, что дышит. Дышит и улыбается, глядя на мой растерянный и потрёпанный вид.
— Я тоже рад, что с тобой всё хорошо.
Чуть сжимает мою ладонь в своей, таким вот не принудительным жестом заставляя меня дышать свободнее.
Я не отойду от него. Покуда он здесь — не отойду, и он это знает, даже не пытаясь чем либо апеллировать и прогнать меня, дабы выспалась в нормальных условиях. Да, мне нужен отдых, не спорю. Но мне не нужен сон. Мне нужно чувство того, что я в безопасности. А эту самую безопасность я чувствую только с ним. И плевать, что нас двоих чуть не пришили. Я его не оставлю.
Как и следовало, ночую возле его койки, предварительно попросив у дежурных никого к нам не пускать. Друг, брат, сосед, дальний родственник — пусть ни на одну уловку не ведутся, и я не считаю мою излишнюю осторожность признаком паранойи. Хотя, я её и не отрицаю.
Даже в этих условиях мне удаётся не просто поспать, а даже выспаться. Может, потому что здесь куча народу и тут мы под присмотром. А может, потому что больничные кресла в подобных ситуациях кажутся до жути удобными.
В полдень нас ждёт разговор с доктором, который не стесняется в открытую намекать на то, то по сравнению с теми ранениями, с которыми сюда люди поступают, рана Славы — всего лишь мелкий порез. А я и не против, особенно когда он прописывает ему постельный режим и должный уход. Если это и есть те самые условия, на которых нас домой отпустят, то дайте мне бумаги и покажите, где подписать.
Домой, как и следовало, нас сопровождают, а я позволяю себе вновь пропустить через свою голову мысль: а что было бы, если бы не его деньги? Приехали бы на вызов через час, а потом до больницы на автобусе отправили? Пф. Усмехаюсь, качая головой.
Плевать.
Мы дома.
Слегка прихрамывая и не без моей помощи, он добирается до комнаты и плюхается на кровать, даже глаза закатывает от ощущения любимых мягких простыней, уталкивая голову на перьевой подушке. А я, в свою очередь, занимаю роль не только домработницы, но и сиделки. То еду ему в постель таскаю, то таблетки, то пиздюли, когда он забывает о несовместимости алкоголя с этими самыми таблетками и просит вместо чая принести пива.
Забавно даже, я будто и не замечаю, а в такой короткий промежуток он становится для меня чуть ли не самым важным человеком, ради которого я готова просыпаться и жить. Дружескими отношениями мы обмотали себя сразу. Ибо он видел, как я на отношения реагирую и как боюсь к кому-то привязываться, хотя его порывы покинуть эту френдзону я видела, как минимум, дважды. Один раз по-пьяни было, да и то он извинялся после этого лет двести. А вот второй раз был вполне осознанный, настойчивый немного даже, и моё сознание сработало через чур, стоило ему тогда оказаться в моём личном пространстве. Помню его руки, помню это приглушённое “Почему нет?”, помню, как оттолкнула тогда и как избегала с ним встречи практически неделю. А потом всё на свои места встало, хотя я и видела не раз его реакцию на мои откровенные наряды, стоило нам вместе на каком-нибудь мероприятии оказаться. А он лишь руками разводил и со своей ухмылкой фирменной вещал, что это природа, и против неё не попрёшь.
Очередной, на удивление, спокойный вечер, мою посуду в кухне, а после смачиваю марлю и топаю к нему в комнату для перевязки.
На кровать сажусь рядом, поджимая под себя одну ногу и приподнимая его майку. Аккуратно, даже слишком, снимаю старую повязку и прохожусь влажной марлей по поражённому, но потихоньку заживающему месту. А он отчего-то молчит, наблюдая за моими действиями и немного даже пугая своим молчанием, ведь обычно у него рот не закрывается.
Мои глаза опущены, я донельзя медленно обрабатываю рану, рассматривая ничем не примечательные татуировки на его торсе. Взгляд слегка туманится, и я уже не замечаю, как неторопливо начинаю водить марлей по проглядывающимся кубикам, вырисовывая на его животе какие-то незамысловатые узоры. А потом его короткий смешок, и меня как будто водой холодной окатывает. В себя прихожу, таращась на него глазами недоуменными и абсолютно не понимая, сколько времени я уже это делаю и какого чёрта я вообще это делаю.
Головой встряхиваю и хочу убрать руку, но он резко пресекает это и перехватывает, удерживая за запястье.
— Не бойся, — тихо, тихо и ласково, но я отнюдь не знаю, чего боюсь: его, или собственных желаний. — Лера... — вполголоса зовёт меня, начиная тянуть на себя мою руку.
Марля никуда не делась, и я невольно оставляю от неё влажный след вдоль по торсу, рисуя дорожку от кубиков пресса практически до самого кадыка. Мгновение, и от оставляет мою руку рядом со своей головой, заставляя едва ли не упасть на него и оказаться неимоверно близко.
— Посмотри на меня, — я упорно всё ещё таращусь ему в грудь, а затем нехотя поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Подбородок дрожит. А вместе с ним дрожит всё внутри, смешиваясь в жуткий трепет противодействия, когда колкое желание встаёт остриём поперёк горла и не даёт получить желаемого. — Просто расслабься, — он говорит это тогда, когда его губы практически невесомо касаются моих, а свободная рука проникает под мою майку. Подушечки пальцев ласкают спину, стон едва не прорывается наружу, но я держусь, держусь из последних сил, пока голова не тяжелеет и не опускается, и я автоматически упираюсь лбом в его подбородок, ласкаясь, как кошка.
Ещё чуть-чуть, и я замурлычу.
Пожалуйста, прекрати.
Его рука поднимается всё выше, доходя до плеча и постепенно начиная изучать грудь. Второй же всё ещё держит, не давая права отступить.
— Перестань, — шепчу куда-то в грудь, до жути не убедительно, — прошу, — поднимаю голову, совершая роковую ошибку и проигрывая, когда смотрю на него переполненными желанием глазами, — я не могу... — чёртово “Не могу”, которое идёт вразрез с чёртовым “Хочу”.
Приоткрываю рот, хочу впиться в его губы. Хочу сесть сверху и оставить след своего языка везде, где только придётся. Чувствую, как между ног становится влажно, стоит мне только подумать, чем это может обернуться. Чего стоит одна только мысль о том, как он грубо схватит, подминая под себя и наваливаясь весом своего голого тела. Как вонзится в шею, оставляя засос и срывая с меня одежду. Как силой раздвинет мои ноги и не будет обращать внимания на протест, и как будет дразнить, слишком долго не входя и заставляя извиваться и просить прекратить эту пытку.
Но вместо всего этого я лишь в очередной раз не могу пойти наперекор своим внутренним позывам, всё же отпрянывая от него и вставая на ноги. Не смотрю в его сторону, поскольку по одному его вздоху понимаю, что от моего отказа он далеко не в восторге.