Авто трогается.
Что стоят какие-то несколько часов, прежде чем мы добираемся до дома. До того самого, где мы впервые встретились. И где я и подумать не смогла бы, что через пару лет обернётся всё вот так.
По дороге мы особо и не поговорим, мы сделаем это в пределах дома, на кухне, рассевшись на тёплом полу в компании скотча.
Макс расскажет мне о том, как передал Алесю своему другу, дабы лично не светиться в пределах психушки. Расскажет о его сообщение, что тот не подвёл, сделал всё, как нужно. Поднимет очередной тост и мы выпьем наконец за полноценную жизнь без Глеба, к которой я, наверняка, ещё не скоро смогу привыкнуть.
Я же, в свою очередь изрядно поднакидавшись, расскажу о тех душевных переживаниях, что постигли меня в палате рядом с Мортом. А ещё я не до конца поверю сперва, когда Макс расскажет о беременности той, которую теперь вдвойне ненавижу.
Такие долгие, кажущиеся вечностью три месяца.
Лесе стоит только взглянуть в окно, как в голове тут же всплывают картинки того самого вечера, как Гоша приволок её сюда, к дверям этого проклятого заведения.
Она тогда практически ото сна отойти не успела, но выработанная реакция организма успела сделать своё дело и девушка тотчас затрепыхалась в его руках, вынуждая применять силу и держать возле себя. Затем — пропасть. Её явно облачали выбежавшие санитары и понимание того, что обратного пути уже нет.
Снова нервы, тонны таблеток и длительная депрессия, и как результат — выкидыш. Врачам даже трудиться особо не пришлось.
Медленными, но верными шагами она вновь стала той, какой была. Забитой мышью с дикими глазами и ненавистью ко всему живому.
Брошенная, никому не нужная, она частенько сидела подле своей кровати обняв колени и тихонько раскачивалась, пока в дверь не стучали. Это были санитары, что забирали на какие-то процедуры. И после последней она по уже изученному коридору шагала, лениво перебирая ногами, пока взгляд не коснулся чего-то знакомого... Чего-то, что заставило её поднять голову и выпучить глаза, едва успевая разглядеть того, кто стоял в проёме одной из дверей.
Но санитар вёл под руки как назло быстро, а после швырнул в палату и что-то едва различимое буркнул. Леся смогла подняться на ноги только спустя полчаса, выглядывая из палаты и усердно таращась на ту дверь, в которой, кажется, видела призрака прошлого.
Она готова была поклясться... Светлые волосы, болотные глаза и скошенная улыбка. Этот набор заставлял сердце вылетать из груди, покуда она не цепанула идущую мимо девушку, соседку по палате.
— Эй, — шатенка подзывает ничего не подозревающую девчушку, указывая пальцем на злополучную дверь, — кто там заселён?
Она бегает зрачками между девчонкой и палатой, но слова соседки едва не заставляют поверить, что она действительно сходит с ума.
— Ты чего? — темноволосая ненормально улыбается во все зубы и крепче прижимает к груди своего плюшевого мишку. — В этой палате давным-давно никто не живёт.
Дыхание сбивается, она единожды кивает и скрывается за своей дверью, хватаясь за голову.
Она готова поклясться, что видела. Глаза не могут врать, неужели душевные переживания и вбитый намертво страх будут творить с сознанием такое?
— Я не сумасшедшая... — она вновь сползёт по своей кровати и усядется на пол, запуская в отросшие волосы пальцы и едва раскачиваясь, вторя себя, как мантру, одно и то же. Наверное, это просто для того, чтобы быть уверенной в силе своих слов, — я не сумасшедшая... — ведь они же что-то значат. Так?
Подумать только, когда нам отведено было три месяца в прошлый раз, они пролетели незаметно. Эти же тянулись, словно резина.
Не то, чтобы я была недовольна своей жизнью, отнюдь нет...
Но однажды я осталась наедине с собой и вдруг впустила в себя мысль, что часть моей души понемногу становилась пустой. В ней больше не было места страху, панике, ужасным предчувствиям и всем тем событиям, которые меня заполняли. Не было дрожи в руках и гнетущих мыслей, что вскоре моя жизнь повернётся на все сто восемьдесят и снова унесёт меня в водоворот событий.
Но день сменялся ночью, улыбка сменялась смехом, моя жизнь постепенно начала налаживаться, но с огромной, мать её, дырой в моей душе.
Я отчаянно пыталась это из себя прогнать, выгнать чувства скребущей по стенкам сознания совести за то, что поступила далеко не хорошо и теперь лишь стараюсь найти себя оправдание. Но одно я выселить из головы не могла — Миронова. Он присутствовал в моей жизни, как ни крути. Даже тогда, когда полностью в ней отсутствовал.
Лёгкая улыбка и взгляд в сторону ключей от авто.
Я на цыпочках поднимаюсь наверх и вижу, что Макс уже спит. Совесть всё ещё грызёт и шепчет, но я словно против собственной воли аккуратно наполняю его же шприц жидкостью из тюбика и легонько ввожу иглу ему в предплечье. Судя по тому, что не проснулся — не почувствовал. Тем лучше. До утра он будет крепко спать, ничего не подозревая, а моя задача будет заключаться в том, чтобы вести себя на утро максимально естественно.
Ну а пока я смело хватаю его ключи и завожу авто.
Фары включены, я выезжаю на трассу и мчу в одном направлении, мне известном. Давлю на газ изо всей силы и даже не успеваю заметить, как проходит время. Электронное табло показывает три с небольшим ночи, я въезжаю в до боли знакомый район и паркуюсь поодаль от цели.
Выхожу.
Накидываю капюшон и бреду по дороге, едва ухмыляясь и вспоминая, как однажды бежала по ней из лесочка напротив, на все сто уверенная, что за мной гонятся.
Смешно...
Несколько минут, я у того самого дома, в котором когда-то надеялась провести остаток жизни. Довольно долго я смотрю в окно, прежде чем решаюсь подойти к двери. И возле неё у меня возникает лишь один вопрос: как давно Михайлов меня похоронил? Оплакивал ли? Пытался ли узнать что-либо? Или же просто оставил в памяти светлый образ?
Ухмылка. В который раз за вечер.
Мотаю головой, словно веду немой монолог сама с собой, а после оставляю на пороге перед дверью заготовленный конверт, сгибая руку в локте и ударяя по этой самой двери ровно трижды.
Я быстро отойду, сольюсь с ветками кустарников и буду тихо наблюдать, как в комнате Морта загорится свет. Как пройдёт буквально одна минута и я увижу свет в окне первого этажа. А после я смогу лицезреть и его, наполовину раздетого и до жути сонного. Он поднимет конверт и оглядится по сторонам, очевидно не находя никого. А затем вскроет его прямо на пороге, извлекая оттуда небольшой кусок бумаги.
На нём будут выведены слова, которые в своё время заставили моё сердце сжиматься также, как очевидно сейчас сжимается его.
Светлые в отблеске фонарей глаза становятся ещё более округлыми, я чётко вижу, как ходит ходуном его грудная клетка, а взгляд не перестаёт метаться по окрестности.
И я наконец позволяю впустить в себя веру в то, что когда-то адресованное мне было больше, чем словами. Это было своего рода зомбированием, когда даже спустя столько времени я нахожусь вне его власти, но всё равно несу часть его сердца под своим.
Наверное, в тот момент мне уже неподвластно осознать, что я продолжу его замыслы и сделаю это больное преследование своим отчасти смыслом существования. Здравый смысл уже будет недостижим, я и предположить не смогу, что мне самое место рядом с ним, в палате напротив. Что человеческий мозг способен подчинить себе другого настолько, что отключить это нелепое программирование можно будет только в одном случае: остановкой сердца.
Я сяду в авто спустя какое-то время, как ни в чём не бывало вернусь домой и продолжу жить в мире и согласии со своим эго. Пока не наступит ночь...
А пока я неизменно стою, наблюдая сквозь ветви за присевшим на ступени перед домом Славой, держащим дрожащими пальцами листок, на котором выведено возможно гораздо больше, чем обычные слова.
Я всё ещё здесь...