Аргеной подождал, пока Летос напьется, и вернул трубку на место.
— Извини, я задержался в этот раз, — сказал он человеку, который теперь лежал, закрыв глаза, и тяжело дышал. — Но ты ведь не думал, что я про тебя забыл, да, Летос?
Летос открыл глаза и посмотрел на Аргеноя долгим, тяжелым взглядом.
— Что? Еще чего-нибудь? Может, женщину? — Аргеной наклонился ближе. — Если хочешь, я устрою, только скажи.
— Смерти, — шепнул Летос.
Аргеной с улыбкой потрепал его по щеке.
— Брось, Летос! Ты еще меня переживешь, проныра зеленоглазый. Хотя, наверное, скоро что-то изменится, — посерьезнел Аргеной. — Мы уже в двух шагах от того, чтобы стать счастливыми наземниками. Когда это произойдет, я, верно, оставлю тебя здесь подыхать — не тащить же с собой. Если будет время, так уж и быть, зайду отрубить тебе голову. Но обещать ничего не могу.
Летос засмеялся, и от этого звука по коже Аргеноя побежали мурашки. Он с трудом удержался от того, чтобы не повысить голос.
— Что тебя насмешило, Летос?
— Ты! — каркнул в ответ пленник. — Что, нашел очередных идиотов, которые согласились делить с тобой планету? Мы же оба знаем, чем все закончится. Гинопос утопит свою мечту в крови, как обычно.
— Ошибаешься, — возразил Аргеной. — Теперь все будет прекрасно.
— Прекрасной была идея объединения с узоргами. Во что все превратилось? Ты сосешь мою кровь, будто мальчишка, ворующий пенсию у дедушки. Только так вы видите взаимодействие: берете все, но ничего не даете взамен. Помяни мое слово: скоро ты вновь направишь свой флот в другую галактику. И снова будешь приходить сюда, будешь врать сам себе, что делаешь это, чтобы заботиться о своих людях, хотя истинная причина куда банальнее: ты боишься смерти.
Летос замолчал, тяжело дыша, утомленный своей речью. Аргеной покачал головой.
— Не знаю, зачем я постоянно вступаю с тобой в разговор.
— Может, потому что я один говорю тебе правду. Бери то, зачем пришел, и убирайся.
— Одно могу точно сказать — ты единственный, кто может говорить со мной так и при этом остаться в живых.
Летос не ответил. Он не дрогнул, когда игла воткнулась ему в предплечье. Аргеной набрал крови в шприц, посмотрел на неё, черную при таком освещении, и закатал рукав.
— За нас с тобой, Летос, — сказал он, прежде чем опустить поршень. — Пусть только смерть разлучит нас.
Аргеной обожал это ощущение. Как будто разом исчезли последние тридцать лет. Не стало боли в спине, страха, усталости и нехороших мыслей. Тело наполнилось силой, мысли бежали, словно звонкий весенний ручеек, и весь мир будто бы стал проще.
— До встречи, старик, — сказал Аргеной, похлопав Летоса по груди. — Надеюсь, больше не увидимся. Держи за меня пальцы крестиком!
Хохоча над своей шуткой, Аргеной вышел из лаборатории и закрыл дверь. В коридоре 4Д было пусто, как и во всем блоке. Аргеной шел, насвистывая грозную и величественную мелодию марша Гинопоса, как вдруг браслет на его руке завибрировал — вызывал Сонлер.
— Что там? — нахмурился Аргеной. Он не забыл о странной осведомленности своего секретаря и теперь хотел бы разобраться с этим. Но слова Сонлера заставили его забыть о личных делах, по крайней мере, на время.
— Только что звонил генеральный секретарь Триумвирата Ремил Ланс, — доложил Сонлер. — Хочет срочно переговорить с вами, вроде что-то стронулось.
— Скоро буду.
Аргеной прервал связь и ускорил шаги. В голове колотилась мысль: «Началось!» Но почему-то эта мысль несла с собой столько же страха, сколько радости.
Глава 13
В церкви было темно и пусто в столь ранний час. Лейст притворил за собой старомодную тяжелую дверь, миновал ряды скамеек, обтянутых чем-то вроде черного дерматина, и остановился возле кабинки для исповеди. Первоначальная решимость, которая выгнала его из дома ни свет ни заря, начала таять.
«Глупо ведь, — подумал Лейст. — Тоже мне, христианин нашелся».
Он вздохнул, и этот звук эхом разнесся по залу. Ни звука в ответ, никто не вышел к Лейсту, будто сам Бог от него отвернулся. Хотя, наверное, так и должно было быть. Лейст вспомнил, как лет десять назад в Триумвирате приняли закон «О религии». Согласно этому закону всякие сношения церкви и государства прекращались. Отныне священнослужители не имели права агитировать в пользу своей религии, и церковь из социальной силы превратилась в заведение «на любителя».