К съезду кинематографистов
17 мая 76
… Было мне в ту пору одиннадцать лет, был я начинающим поэтом. Я неизменно выходил немножко раньше из дому, чтобы успеть до начала занятий нашего кружка потолковать и порыться в этом Книжном развале у букинистов… Там однажды я наткнулся на две книжки поэта, которого я не знал, о котором никогда не слышал. Почему-то меня привлекло странное сочетание букв в его фамилии — Владислав Ходасевич… Я купил две книжки «Путем зерна» и «Тяжелая лира»… Придя домой, я раскрыл эти книжки и сразу же наткнулся на стихотворение, которое пронзило меня на всю жизнь. Стихотворение короткое — восемь строчек.
Поэт, который написал подобные строчки, может, как говорят в просторечье, спать спокойно.
Культура, события, люди
О Ходасевиче
20 мая 76
И всякий раз, встречаясь с вновь прибывшим, ты не можешь отделаться от того, чтобы не задать ему впрямую или хотя бы мысленно… вопроса: слушай, а почему ты уехал? как сложилась твоя жизнь, творческая жизнь? почему ты предпочел изгнание — жизни на родной земле?.. По-разному складываются судьбы людей. Но та обстановка духовного гнета, та обстановка слепоты, немоты и глухоты, которая воцарилась сейчас, особенно в области культуры на нашей земле, заставляет людей для того, чтобы сказать свое слово, для того, чтобы говорить со своими согражданами — уезжать от своих сограждан…
О судьбах писателей, подвергающихся гонениям в Советском Союзе
22 мая 76
… Он оказался в Мюнхене в дни Олимпиады. Был свидетелем страшного, потрясшего весь мир убийства израильских спортсменов, и был приглашен на студию, пробно, так сказать, для того, чтобы прочесть Нобелевскую лекцию Солженицына. И вот тогда под утро (а работать ему над этой передачей пришлось от зари до зари), ему пришла в голову та нехитрая мысль, которая, к сожалению, приходит в голову далеко не всем: что есть дела на этой планете поважнее, чем устройство своей личной судьбы, что приехали мы сюда на Запад, как выражались представители первого поколения эмиграции двадцатых годов, «приехали мы сюда не как изгнанники, а как посланники».
У микрофона Галич…
О Юлиане Панине
5 июня 76
… Где-то в конце 60-х годов меня заинтересовала литература философского и религиозного содержания. Я жадно читал все, что можно было достать, и вот среди самиздатской литературы этого толка мне попалась работа священника отца Александра (называть его фамилию я не буду, знающий догадается, для незнающих фамилия не имеет значения). И когда я читал работы этого отца Александра, мне показалось, что это не просто необыкновенно умный и талантливый человек, это человек, обладающий тем качеством, которое писатель Тынянов называл «качеством присутствия».
Я читал, допустим, его рассказ о жизни пророка Исайи и поражался тому, как он пишет об этом. Пишет не как историк, а пишет как свидетель, как соучастник. Он был там, в те времена, в тех городах, в которых проповедовал Исайя. Он слышал его, он шел рядом с ним по улице. И вот это удивительное «качество присутствия», редкое качество для историка и писателя, и необыкновенно дорогое, оно отличало все работы этого священника отца Александра.
Тогда я в один прекрасный день решил поехать и просто посмотреть на него…
Я простоял службу, прослушал проповедь, а потом вместе со всеми молящимися я пошел целовать крест. И вот тут-то случилось маленькое чудо. Может быть, я тут немножко преувеличиваю, может быть, чуда и не было никакого, но мне в глубине души хочется думать, что все-таки это было чудом.
Я подошел, наклонился, поцеловал крест. Отец Александр положил руку мне на плечо и сказал: «Здравствуйте, Александр Аркадьевич. Я ведь вас так давно жду. Как хорошо, что вы приехали». Я повторяю, что, может быть, чуда и не было. Я знаю, что он видел мои фотографии. Знаю, что он интересовался моими стихами. Но где-то в глубине души до сегодняшнего дня мне по-прежнему хочется верить в то, что это было немножко чудом…