Таким образом они домчались до кольцевой дороги. Не раздумывая, Андрей повернул направо. У него была хорошая машина, и он чувствовал, что отрывается, наконец, от своего преследователя. И тут случилось роковое невероятное… Машина стала глохнуть прямо на ходу… Что с ней происходило, Андрей никак не понимал, он пытался что-то сделать, но все тщетно… Такого ещё никогда не было. В полном отчаянии он сумел лишь докатиться до обочины.
Сзади на большой скорости подъехал преследователь и резко притормозил буквально в метре от машины Андрея. Андрей уже не пытался ничего сделать. Он беспомощно сидел на своем месте, положив руки на руль…
— Выходи. Пора, — раздался голос слева.
Андрей медленно вышел из машины.
Перед ним стояло четверо мужчин. Лиц их в темноте он не различал. Рядом с ними стояла темная «Хонда».
— Садись, — приказал один. — Мы довезем тебя, куда надо.
— А куда надо? — тихо спросил Андрей.
— Туда, — указал тот в неопределенную сторону, то ли на землю, то ли на небо.
Андрей безропотно полез на заднее сидение «Хонды». Он был полностью морально опустошен, сопротивляться у него не было сил.
Рядом с ним на заднем сиденье уселось двое. Двое сели спереди. Машина помчалась во тьму и неизвестность…
… Доехав до какого-то шоссе, вроде бы, Ярославского, машина свернула в сторону от Москвы. Глаз Андрею никто не завязывал, что само по себе было плохим признаком. Но он соображал туго, странное обреченное безразличие ко всему происходящему овладело им…
Примерно километров через двадцать, машина куда-то свернула. Потом какие-то проселочные неосвещенные дороги, домики, заборы, и вот… Машина остановилась…
— Вылезай, приехали, — раздался приказ с переднего сидения.
Андрей вылез из машины. Перед ним в темноте еле различался кривой заборчик, за которым темнел небольшой домик. За заборчиком лаяла собака.
Его взяли под руки и повели к этому домику. Собака лаяла и бросалась на него, но ведущие, темные мрачные личности, только пинали пса ногами, при этом не произнося ни слова. Все было словно в страшной сказке.
Один из них открыл дверь домика и впустил туда Андрея.
В доме было абсолютно темно.
— Сюда, — раздался властный голос сзади, и Андрея, слегка подтолкнув в спину, впустили в какую-то комнату справа от входа.
— Отдохни здесь, — сказал сопровождающий. — Не соскучишься, у тебя будет компания.
Дверь захлопнулась, и Андрей остался один в кромешной темноте. В комнате царил какой-то странный запах, и Андрей с ужасом понял, что запах этот трупный. Он стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти хоть какие-то ориентиры. Наткнулся на стол, стал шарить по столу и обнаружил огарок свечи в чашке. Рядом лежали спички. Андрей чиркнул спичкой, и комнатушка озарилась мрачным причудливым светом.
В углу комнаты стояла кровать. На ней что-то лежало. Андрей взял в руки чашку со свечкой и подошел поближе…
— А-а-а!!! — завопил он отчаянным голосом, увидев то, что там лежало и отскочил в сторону.
А закричал он так потому, что лежащим на кровати предметом был труп. Лицо было открыто, невидящие глаза ввалились и чернели страшными пятнами, скулы и подбородок заострились. Труп был по горло закрыт каким-то покрывалом… Андрей, несмотря на отвращение и ужас, наклонился над трупом со свечкой в руке и стал вглядываться в его черты… И тут завопил ещё громче…
Это был не просто труп — это был труп Евгения Прокофьева… Как он ни изменился, сомнений у Андрея не было ни малейших… Это был он, Женька, друг его юности…
Похолодевший от ужаса Андрей отскочил к противоположной стене и стоял там неподвижно, продолжая держать огарок свечи в руке…
Слева от него было окно. Он непроизвольно посмотрел туда. На окне была решетка, и оттуда, с улицы, смотрели на него две пары любопытных глаз. Смотрели молча, угрюмо… Андрей присел на пол… Он чувствовал, что теряет сознание…
Темнота… Мертвящая тишина… Тошнотворный запах… И все… И больше ничего…
… Только воспоминания, одни воспоминания о том августовском вечере 1991 года…
… — Я не люблю слабых людей, господа, вернее сказать, слабых мужчин, — произнес Эдик Григорянц, облаченный в шикарный голубой джинсовый костюм и модные черные сапожки с острыми носами. — Женщина, например, даже обязана быть слабой, а мужчина обязан быть сильным… И я хочу проверить вас, что вы за люди такие… Проверить на деле…
Они сидели на даче у Эдика на большой застекленной веранде. Посередине веранды стоял стол, который был заставлен бутылками чешского пива. Украшали его две бутылки «Смирновской» водки. И креветки, нарезки колбасы и ветчины, овощи, фрукты, конфеты… Троица праздновала день рождения Эдика. Ему исполнился двадцать один год…
Однако, застолье не получилось веселым. Оно поневоле стало потихоньку превращаться в суровую тоскливую пьянку трех юношей. Родители Эдика как деликатные люди отсутствовали, предоставив молодежи веселиться как им вздумается… И день рождения мог получиться весьма интересным, если бы не одно обстоятельство…
Неподалеку от дачи Григорянца проживала с родителями одна девушка. Звали её Ксения. Появилась их семья в этом поселке только в этом году, отец Ксении, по профессии программист, купил тут небольшой домик.
Как только Григорянц увидел её, он сказал себе: «Она будет моей, это дело чести.» Никогда ещё у них в поселке не было такой красивой девушки. Ксения только что закончила школу и поступила в ИНЯЗ. Рослая, стройная, с короткой стрижкой каштановых волос, с длинными красивыми ногами и огромными глазами с длинными черными ресницами. Эдик почувствовал, что влюблен по уши. И был уверен в своем успехе. Ему двадцать один год, он уже на выпускном курсе, у него шикарная дача, у отца есть машина «девятка», которую тот ему доверяет водить. Эдик галантен и красив, равных ему в любовных делах нет… Так что…
Попытку познакомиться с Ксенией он предпринял почти сразу. Проезжая мимо нее, идущей со станции на машине, он притормозил. Сердце его яростно заколотилось, как же она ему нравилась…
— Девушка, садитесь, нам по пути…
— Я к незнакомым мужчинам в машины не сажусь, — холодно ответила она и зашагала дальше. Эдик не отставал, тихо ехал за ней.
— Да мы же с вами соседи, я живу через два дома от вас, и как-то ваша мама заходила к моей. Вашу маму зовут Лидия Андреевна, правда?
— Правда. Но я вас не знаю. Заходила, так заходила, что с того? — с каким-то оскорбительным равнодушием произнесла Ксения и пошла дальше.
Григорянц покраснел от досады и унижения и поехал домой…
Он явно не понравился ей с первого взгляда. Но соседство есть соседство, их матери подружились, и как-то её мать привела Ксению с собой в дом Григорянцев.
Казалось бы, тут уж сам Бог велел им подружиться. Но не тут-то было. Все попытки Эдика завоевать её расположение оказались тщетны. Она его словно в упор не видела, разговаривала только с его матерью и со своей, ему отвечала односложно, равнодушным тоном. Такого с ним вообще никогда не бывало. И друзья — молокососы Андрюха и Женька тоже видели бесплодные попытки Эдика и явно в душе подсмеивались над ним…
Но дальнейшее оказалось ещё хуже. Однажды Эдик ехал на машине по дороге на дачу. В салоне сидели и Андрей, и Женька. То, что увидел Эдик, повергло его в шоковое состояние.
… По дороге, взявшись за руки, шли Ксения и нелепый невзрачный паренек из их поселка семнадцатилетний Лешка Малиновский. Эдик и за человека его не считал. И тут…
— Гляди-ка, — фыркнул дурашливый Андрюха.
— А что глядеть? — до корней волос покраснел Эдик. — Дура деревенская… — сказал он явную нелепость, лишь бы не молчать. Как же ему было стыдно перед младшими товарищами…
Он не стал останавливаться около парочки, увеличил скорость, обдал их пылью и поехал дальше… Те же не обратили ни малейшего внимания на пронесшийся красивый автомобиль, продолжая спокойно идти и обниматься.
Лешка Малиновский был сыном газетного журналиста Игоря Малиновского. У них на окраине поселка был небольшой домик, где они жили втроем, мать, отец и Лешка. В принципе, Эдик давно знал его, но даже здоровался через раз, до того он был жалок и ничтожен. Да и возраст, разумеется. Правда, Женька Прокофьев был ещё младше, но тот свой, компанейский. Этот же не пил, в компашках и пикниках участия не принимал и считался в поселке белой вороной.