И ты был бы жив... и мы бы сейчас могли пить пиво и спорить, какой склон мы сделаем следующим, уже после чемпионата, и хохотали бы... и не было бы этого всего - похорон, цветов, закрытой крышки гроба, твоего совершенно убитого отца, заплаканной сестры и полумертвой от горя матери...
Я никогда не поддавался на твои подначки. Почему в этот раз? Почему в итоге я заорал, ОК, мы идем? Когда по всей логике я должен был бы послать тебя на все известные мне адреса, может даже поссорились бы, но долго это бы не продлилось. Вечером в Верьбе уже запивали бы раклет[1] пивом, как неотесанные лохи, и ржали бы как обычно, обсуждая эту гору с безопасного расстояния, и ты бы не присоединился к Полю Шнайдеру и к другим райдерам, которые погибли на диких склонах. Я виноват. Прости. Прости.
Интересно, вдруг подумал Отто, поменялись бы мы местами, кто бы меня оплакивал? Отец? Нет, он был бы чертовски зол. Сестра? Кто ее знает. Мать? Да правда что... Больно он ей нужен. Кто-то из девушек? Ну да, десятка полтора сходу, только он бы сам их и не вспомнил. Клоэ - ну да, наверное. Хотя кто ее знает, почему она с ним. Не может не понимать, что она для него в общем-то никто - вовсе не так, как было до Рене. Кто еще? Макс, Регерс, вот, наверное, и все. Ну а Рене, которая любила его, а он отплатил ей подлостью и трусостью?
Нет, ну была бы тоже толпа народу - приятели, с кем вместе учились, соревновались, тусовались, пили, тренировались, в общем, массовка - те, к кому он хорошо относился с полной взаимностью, но эти люди в общем-то ничего не значили в его жизни. А откуда у него взяться людям, которые бы что-то значили для него, если он сам д елал все возможное, чтобы таких в его жизни было как можно меньше? Он всегда хотел независимости и самостоятельности, и заигрался в эту игру. Что хотел - то и получил в итоге. Одиночество. Пусть даже среди толпы фанов, друзей и девушек, которые только и ждали, пока он поманит пальчиком.
И вот началось прощание. Крышку гроба открыли. Ромингер не мог отвести глаз от лица друга. Да, его привели в порядок. Отто видел отчет коронера - Ноэль был весь переломан: позвоночник, шейные позвонки, оскольчатые переломы свода черепа - безусловно, несовместимые с жизнью травмы. Но сейчас в это трудно было поверить. Черные волосы Ноэля были достаточно густыми, чтобы скрыть разбитую голову, он выглядел таким спокойным и далеким, его лицо бледное и восковое, как лепестки усыпающих гроб белых цветов. Отто не хотел помнить его таким. Он хотел, чтобы в его памяти остался тот мальчишка-ровесник, с которым они вместе лазили в коммерческий гараж Дюпона воровать списанные запчасти для мотоциклов, стояли с цепями в руках против фрибургской шпаны, менялись девчонками, тренировались до упада, придумывали дурацкие розыгрыши и ввязывались во всяческие авантюры. Ноэль был единственным человеком, к которому Отто был по-настоящему привязан, не боясь, что тот бросит его, как бросали другие. Родители - сразу. Дед и бабушка с отцовской стороны, когда погибли в авиакатастрофе. Дед со стороны матери - когда умер. Но вот и Ноэль его оставил. Совсем одного.
Никогда еще не лезли в голову такие идиотские мысли. Почему сейчас? И что с ними делать? Надо заканчивать с ерундой, хватит бездельничать, пора начинать тренироваться. После 12-часовой тренировки все глупости вылетят из головы - просто сил на чушь не будет. После похорон сразу домой. Завтра среда, самое время выезжать на чемпионат в Валь Гардену, тот самый, который он просто не имеет права провалить.
Отпевание закончилось - пора было ехать на кладбище.
Позавчера, когда они полезли на гору, был теплый и солнечный день, в долине так и вовсе почти по-весеннему, сегодня погода испортилась. Пасмурно и ветрено, шел снег пополам с дождем. Отто мерз в прокатном костюме и подумал, надо было и пальто взять напрокат. Не надевать же на костюм горнолыжную куртку. И зонта у него не было. И перчаток, конечно, тоже.