Мсье Этьен-Лафур отличался своеобразным подходом к клиентам. Он не выносил иностранцев, особенно немцев и англичан, терпимо относился только к тем, кто владел французским языком. Вообще говоря, иностранцев среди постояльцев Сент-Этьена было мало, но встречались иногда. Если гость не говорил по-французски, папаша Этьен-Лафур, конечно, обслуживал его нормально - благо, он понимал в рамках необходимости и английский, и немецкий, но душу в это не вкладывал. Если же гость оказывался соотечественником или иностранцем, который говорил на языке Бальзака, то ему оказывался радушный прием. А еще отельер с большой симпатией относился к детям и беременным женщинам.
Рене Браун пришлась ему по душе - она не просто свободно владела французским, он был ее родным языком, пусть с женевским акцентом, к тому же она была такая юная и хорошенькая и очаровательно беременная. Из нескольких разговоров с ней он выяснил, что у нее нет ни мужа, ни родителей, и проявил к ней неслыханную щедрость - дал скидку на стоимость номера. Его супруга тоже души не чаяла в молоденькой швейцарке, и всегда оставляла для нее наиболее лакомые кусочки, самые пышные круассаны и самое свежее молоко. Рене будто бы не уезжала от деда с бабушкой.
Кстати, доктор Тибо, узнав о беременности единственной внучки, орал и грозился «найти и кастрировать этого негодяя», но быстро остыл, сменил гнев на милость и пообещал открыть правнуку на рождение счет на учебу и подарить ему персональную самую лучшую комнату в своем доме в Женеве. Что касается «негодяя», который обрюхатил бедную девушку, дед и бабушка понятия не имели, кто он есть, да и не пытались узнать после того, как Рене коротко и четко объявила, что у ее ребенка нет отца, и никаких разговоров на эту тему она вести не намерена.
Без разговоров, конечно, не обошлось - ей пришлось вступить в некоторую конфронтацию с опекуном, господином Краузе. Тот привык, как и брат когда-то, видеть в ней робкого подростка, тихоню и тряпку, и очень удивился, обнаружив ее в положении. Он, разумеется, исключительно из благих побуждений, требовал, чтобы она вышла замуж за отца ребенка или хотя бы сказала, кто он (дальше милейший г-н Краузе намеревался действовать самостоятельно и заставить мерзавца жениться). Когда она наотрез отказалась, он даже пригрозил лишить ее ренты, на что она заявила, что: во-первых, она работает и может сама себя содержать, во-вторых, она намерена оспорить его действия, если потребуется, в суде, потому что завещание фрау Браун не предусматривало лишения внучки ренты в случае ее внебрачной беременности. Опекун опешил поначалу, но пошумел, побрюзжал - и отступился.
Девицы на работе, в отличие от интеллигентного господина Краузе, отступаться не собирались. Практически каждый день на протяжении полутора месяцев они так или иначе выпытывали, кто и при каких обстоятельствах совершил сие преступное деяние, и что она себе думает. В ответ Рене развлекалась, как могла. Один раз сообщила, что ей надуло в форточку, правда-правда. Второй - что это была групповуха с полным составом футбольной команды «Винтертур», причем на следующий день, когда они насели на нее, требуя сказать правду, она заявила, что раз уж они такие упорные и бесцеремонные, она вынуждена раскрыть свою страшную тайну, потому что боится, что не сегодня-завтра они применят пытки. И с траурным видом сообщила, что это был не только основной состав, но и запасные, технический персонал и даже менеджмент.
Третий день ее отпуска, третий день в Париже. За два дня она уже погуляла и в саду Тюильри, и побывала в Лувре, причем завтра опять туда собиралась - там столько всего интересного. И, конечно, в полной мере оценила парк Монсо, на который выходили окна ее комнаты. И по магазинам сегодня тоже пробежалась с толком.
Стало немного прохладно, она застегнула ветровку. Впереди ее ждал чудесный вечер - она придет домой, приготовит себе легкий салат и слопает его вприкуску с багетом, запивая мятным чаем с липовым медом. Этот чай мадам Этьен-Лафур каждый вечер приносила ей в качестве «комплимента», говоря, что от него лучше спится. Рене и так спала как младенец, но чай был вкусный, и очень приятно было чувствовать, что кто-то о ней заботится, ведь ей так давно никто не приносил чай. А после ужина она включит телик, поймает что-нибудь легкое и приятное, заберется на широченную мягкую кровать, застеленную белоснежным бельем, и пошушукается и понежится со своим сыночком, он проснется, как обычно после ужина, и начнет играть с ней. У них уже была любимая игра - малыш толкал ее ножкой (хотя, конечно, может быть это была и ручка) она тут же клала на это место ладонь - он отдергивал ножку. Снова ножкой в другое место, опять ловила ладошкой, и он опять отпрыгивал. И так они могли играть очень долго. Ребенок, когда не спал, очень тонко ощущал перемены в ее настроении - когда ей было хорошо, он был весел и игрив, когда она сердилась или грустила - беспокоился. Но в последнее время она перестала сердиться и грустить. И чтобы не нервировать крошку, и просто не было желания. Зачем - ведь все так замечательно! И в последнее время мелкие неприятности, которыми иногда жизнь так изобилует, отлетали от нее как от стены горох. Подрезал какой-то поганец на дороге? Ну и ладно, он найдет еще свой столб. Порвались колготки? Ну вот еще ерунда какая, дома лежат еще одни, да и есть повод зайти в магазин и купить себе новые, а заодно и еще чего-нибудь. Голова болит? Ну и ладно, пойдем спать пораньше. Юбер достает на работе? Зато она захватила контроль над радио и может целыми днями слушать хоть спортивные новости на DRS, хоть музыку на Sky или Swiss Kiss.
Еще она любила спеть сыну что-нибудь. Поглаживая животик, она пела все, что приходило в голову - от детских песенок до каких-нибудь хитов группы «Silent Circle» или «Queen». Он тут же начинал ее слушать, даже притихнув на время. В последнее время у них появилась любимая песенка про египтянина , под которую оба с удовольствием танцевали.
У Рене в Париже была подруга, с которой она познакомилась во время поездки в Лондон по студенческому обмену в прошлом году. Рене созванивалась с ней еще из Цюриха, девушки договорились обязательно встретиться и провести часть времени вместе. Но сейчас Рене никак не могла себя заставить поднять трубку и позвонить Моник - как-то все было не до того. Вот и сегодня она не хотела тащиться никуда - просто прийти в отель и провести тихий, приятный вечер наедине со своим любимым крошкой, мятно-медовым чаем и телевизором. А Моник она позвонит завтра утром. Или послезавтра - времени еще полно, целых десять дней впереди.
Рене успела к зеленому светофору на перекрестке с Фобур Сент-Оноре, ей осталось несколько минут до дома, то есть до отеля Сент-Этьен. На перекрестке, как всегда, толпа ждала зеленого, и теперь куча народу шла друг навстречу другу в обоих направлениях. Теплый ветерок задул ей в глаза прядь ее волос, и она откинула ее рукой - и тут все произошло очень быстро, просто за долю секунды. На нее несся какой-то огромный тип, она метнулась в сторону, чтобы эта туша на всем скаку не налетела на ее драгоценный животик, и натолкнулась прямиком на Отто Ромингера.