Все стояли в столовой, ожидая ее. Не натянуто, официально, как сержанты на плацу, а непринужденно, будто и не понимая, что оказывают ей маленький знак внимания. Мать семейства наклонилась над столом, оглядывая сервировку, в последний момент кое-что поправляя. Отец, протерев очки, которые только что снял, разглядывал их на свет, прежде чем убрать в футляр. В помещении находился еще один человек. Когда она вошла, он стоял вполоборота к ней, украдкой доставая с блюдечка на буфете соленый орешек.
Услышав ее шаги, он бросил орешек обратно и обернулся. Молодой, высокий, с дружелюбным взглядом. В ее голове усиленно защелкала фотокамера.
— А вот и наш младенец! — радостно провозгласила мамаша Хаззард. — Собственной персоной! Дай-ка его мне. Ну, а об этом молодом человеке ты, конечно, слыхала, — добавила она, не вдаваясь в подробности. — Это Билл.
«Но кто он?..» — ломала голову Патрис. Никто о нем не упоминал.
Билл шагнул вперед. Она не знала, как себя держать. Он был ее возраста. Патрис робко протянула руку, надеясь, что, если так будет слишком официально, на ее жест не обратят внимания.
Он взял ее руку, но не пожал, а дружески задержал в обеих ладонях.
— Добро пожаловать домой, Патрис, — тихо произнес он.
В его взгляде было столько доброжелательности, что она подумала, что никто еще не говорил с ней так искренне, просто, по-родственному.
Вот и все. Мамаша Хаззард объявила:
— Отныне ты сидишь вот здесь.
— Мы очень рады, Патрис, — просто сказал отец и сел во главе стола.
Кем бы там ни был Билл, он сел напротив нее.
Темнокожая экономка, заглянув в дверь, расплылась в улыбке.
— Теперь все на месте! Вот чего не хватало этому столу. Наконец-то стул не пус… — И осеклась. Зажав рот рукой, она скрылась за дверью.
Мамаша Хаззард на секунду опустила глаза и тут же, улыбаясь, оглядела присутствующих. Горькому мгновению не дали задержаться.
За столом не было сказано ничего примечательного. Дома за столом обычно не говорят ни о чем таком, что остается в памяти. К сидящим за столом родным людям обращаешься сердцем, не разумом. Спустя некоторое время Патрис забыла следить за тем, что говорит, перестала взвешивать, обдумывать сказанное. Речь текла так же непринужденно, как и у них. Она понимала, что вся эта атмосфера создавалась ради нее. И им это удавалось. Ко времени, когда подали суп, отчужденность пропала, чтобы никогда больше не вернуться. Ничто ее больше не сможет вернуть. Придут другие поводы для беспокойства — она надеялась, что их не будет. Но отчужденности, неловкости отныне не будет. Благодаря этим людям.
— Надеюсь, ты не против белого воротничка на этом платье, Патрис. Я нарочно старалась чуть оживить твои наряды, не хотела, чтобы ты выглядела слишком…
— О, некоторые из них такие миленькие. Многие я разглядела только теперь, когда распаковала вещи, — с благодарностью проговорила Патрис.
— Единственное, что меня беспокоило, так это размер. Но сестра прислала мне полный…
— Теперь вспоминаю, как она обмеряла меня со всех сторон. Но она мне не сказала, зачем…
— Тебе какого, Патрис? Белого или серого?
— Вообще-то не знаю…
— Нет, уж на этот раз скажи ему, милая, — посоветовала старшая Хаззард, — в следующий раз ему уже не надо будет спрашивать.
— Тогда, пожалуй, серого, — согласилась Патрис.
— Значит, нам с тобой того и другого.
Билл говорил реже остальных. Немножко застенчив, подумала она. Не то чтобы держался натянуто, стеснялся говорить или что-то вроде этого. Возможно, просто такой сам по себе, скромный, ненавязчивый.
Но кто же все-таки он? Теперь уже поздно спрашивать. В первый момент не нашлась, а теперь вот уже на двадцать минут как опоздала. Фамилию не назвали, значит, должно быть…
Скоро узнаю, успокоила она себя. Должна узнать. Ей больше не было страшно.
Один раз, подняв глаза, она заметила, что молодой человек смотрит на нее, и ей стало интересно, что он в этот момент думает. Сказать, что она не поняла этого по выражению его лица, было бы обманом самой себя. Было видно, что она ему нравилась.
Потом он сказал:
— Па, передай, пожалуйста, нам хлеб.
Теперь она знала, кто он…
Глава 16
Епископальный храм Святого Варфоломея, главный среди церквей Колфилда. Солнечное апрельское воскресное утро.
Патрис в окружении членов семьи и близких друзей стоит перед купелью с младенцем на руках.
Они настояли на этом. Она не хотела. Дважды, после того как обо всем договорились, два воскресенья кряду, она откладывала. Первый раз под вымышленным предлогом, что, мол, простудилась. Во второй раз из-за легкой простуды, которая на самом деле была у малыша. Сегодня откладывать было уже невозможно. Они бы почувствовали надуманность ее отговорок.