Облизав пересохшие губы, женщина постаралась говорить спокойно.
— Я не хочу, чтобы вы делали это. Не хочу, чтобы включали меня.
— Не думай ничего такого, — добродушно улыбнулся Билл. — Ты никого ни в чем не ущемляешь. Мне остается дело отца…
— Это сам Билл предложил, — пояснила мать.
— Когда ребята достигли двадцати одного года, я для начала выделил им единовременно наличными.
Она, не слушая, вскочила на ноги и в панике оглядела всех.
— Не надо, прошу вас! Не надо там моего имени! Я не хочу, чтобы оно там упоминалось! — Протянула руки к отцу. — Папа! Послушай же меня!
— Это же в память Хью, дорогая, — тактично подсказала мать. — Неужели не понятно?
— Знаю, всем нам тяжело вспоминать о Хью. Но и ей тоже надо жить. Думать о сыне. И такие вещи нельзя откладывать по настроению. О них надо думать заранее.
Патрис повернулась и выбежала из комнаты. Никто за ней не последовал.
Заперлась у себя. Взявшись за голову, принялась метаться по комнате.
— Мошенница! — вырвалось у нее. — Воровка! Забралась в чужой дом и…
Через полчаса в дверь постучали. Подошла, открыла. В дверях стоял Билл.
— Привет, — неуверенно заговорил он.
— Привет, — так же неуверенно ответила она.
Будто они не виделись, по крайней мере, несколько дней, а не всего полчаса.
— Он подписал, — сообщил Билл. — После того как ты поднялась к себе. При свидетелях и прочее. Дело сделано, хочешь ты того или нет.
Она не ответила. Битва была проиграна еще там, внизу, а это было лишь заключительное коммюнике.
Билл смотрел на нее как-то странно. В равной мере испытующе и непонимающе. С легкой долей восхищения.
— Знаешь, — произнес он, — не пойму, почему ты так себя вела. И я с тобой не согласен, думаю, не надо было так реагировать. — Доверительно понизил голос. — Но, так или иначе, я рад, что ты держалась именно так. После этого ты мне еще больше нравишься. — Неожиданно протянул руку. — Попрощаемся на ночь?
Глава 23
Она осталась одна в доме. Правда, не совсем одна — наверху в кроватке спал маленький Хью, у себя в задней комнате копошилась тетушка Джози. Родители ушли в гости к Майклсонам, старым друзьям.
Патрис любила время от времени оставаться в доме одна. Не часто, не все время, это бы походило на одиночество. А что такое одиночество, она уже однажды испытала и больше не желала испытать.
Но оставаться одной вот так, на пару часов, с девяти до одиннадцати, не испытывая одиночества, зная, что они скоро вернутся, было приятно. Можно бродить по всему дому, подняться наверх, зайти в одну комнату, в другую. Не то что этого нельзя в другое время, но когда никого нет, испытываешь особое чувство. Сильнее ощущалась принадлежность к дому.
Они ее звали с собой, но она отказалась. Возможно, потому что знала, что, если останется одна, к ней снова придет это ощущение.
Ее не уговаривали. Никогда не уговаривали, не настаивали. Уважали как личность, размышляла она, и это одна из их приятных черт. Одна из многих.
— Ладно, может, в другой раз, — улыбнулась, уходя, мать.
— В следующий раз обязательно, — пообещала Патрис. — Они такие приятные люди.
Она побродила по комнатам, впитывая в себя это ощущение «принадлежности». Там тронула спинку стула, там попробовала на ощупь оконную штору.
Мое. Мой дом. Мой и моих родителей. Мой. Мой. Мой родной дом. Мое кресло. Моя штора. Сейчас я ее поправлю, пусть висит вот так. Глупость? Ребячество? Причуда? Несомненно. Но кто без ребячества, без причуд? Что без них за жизнь? И есть ли вообще без них жизнь?
Прошла в буфетную тетушки Джози, подняла крышку вазы с домашним печеньем, достала одно, откусила.
Она не была голодна. Всего пару часов назад они плотно поужинали. Но…
Мой дом. Мне это можно. Имею право. Это для меня, могу взять, когда захочу.
Закрыла крышку, стала гасить свет. Вдруг передумала, вернулась, взяла еще одно. Мой дом. Если хочу, могу взять два. Хорошо, пусть будет два.
По печенью в каждой руке, оба надкусаны, вышла из буфетной. Вообще-то это была пища не для тела, а для души.
Смахнув с пальцев крошки, решила наконец почитать. К ней пришло почти целебное по своей глубине ощущение полного покоя, умиротворенности и благополучия. Ощущение исцеления, превращения снова в одно целое. Будто исчезли остатки прежних страданий, прежнего раздвоения личности (а оно существовало в полном смысле этого слова). По этому поводу психиатр мог бы написать целый ученый труд — что побродить, как она, полчасика по дому, без страха, полностью отключившись от забот, куда эффективнее, чем то, что предлагает в клинике холодная наука. Люди есть люди, им нужна не наука, а крыша над головой, свой дом, который никто не мог бы у них отнять.