– Чего грустишь, молодица? – взглянул на нее Всполох. – Сегодня с тобой глубоко в Лес пойдем. Хозяйка наказала к алатырь-камню сходить помолиться.
– Кому? – спросила Василика.
– А кому ты молишься? – отозвался дух. – Тому и молись, главное – силой от чудо-камня напитаться.
Про алатырь-камень ей рассказывали в далеком детстве. Кормилица говорила, будто чудо-камень, исписанный золотыми письменами, стоит на одиноком острове прямиком посреди океана. Костяная Ягиня посмеялась, когда узнала об этом. Алатырь-камень был верным и вечным стражем, разделявшим чащу и мир Нави. За избушкой ведьмы начиналась Грань, где резвились лешачата и злые духи, а за Гранью – огромный оберег, алатырь-камень, неведомо кем и когда поставленный. Ягиня рассказывала, будто сама Трехликая Богиня-Пряха спустилась с небес и оплела письменами огромный камень, а сам оберег наделила жуткой силой. С тех пор он сторожил Навье царство, не пускал в мир Яви. Каких только колдовских знаков на нем не было, и с помощью каждого можно было оборонить или проклясть, обернуть человека в птицу, рыбу, а то и вовсе умертвить.
А что же находилось за алатырь-камнем? Ягиня не рассказывала, но Всполох однажды проболтался, что с той стороны журчали две тонкие речушки, одна – с живой водой, другая – с мертвой. Первая действовала на духов Нави как жгучая отрава и исцеляла людей, вторая будто бы оборачивалась черными змеями, щекотала духов и разъедала человеческое тело изнутри.
Пока Василика представляла, что находится за Гранью, на небе совсем уже рассвело, а незнакомый всадник в багряных одеждах покинул ведьмин дом и уехал.
– Пойдем в дом, – сказал Всполох. – Теперь уже можно.
Василика вздохнула. Ягиня повторяла, что она еще не готова принимать подобных гостей, не окрепла, не набралась колдовской силы.
– Ручеек ты, – усмехнулась ведьма, когда девка вошла в дом. – А надо, чтоб было море.
– О чем ты? – не поняла Василика.
– О силе, – покачала головой Ягиня. – Ты, конечно, чуть сильнее обычной девки, но маловато будет. В долгий день, когда Дажьбог в разы превзойдет в силе Морану, разожжем с тобой костер. Пламя всегда питает, запомни это.
Долгий день? Наверняка речь шла о русальной неделе, когда женщины скорбели о молодости, а девки вплетали в косы ивовые ветви, жгли свечи, пускали венки по реке и пели.
Удивительно, как быстро летело время! В начале багряно-зеленого червня Василика ушла из купеческого дома. Ей казалось, что прошло всего пара седмиц, но никак не целый месяц.
– Наблюдай за луной, – посоветовал Всполох. – Так проще понимать, когда какое время.
Василика тяжело вздохнула. Ягиня дала ей мясной похлебки и наказала есть побольше, потому как дорога будет тяжелой. Девка кивнула, хоть и не ощущала особого голода. Ведьма никогда не жалела еды, повторяя, что их труд требует сытости и нет лучшего способа восполнить потерянные силы, чем мясные щи и свежий хлеб.
– Ну все. – Ягиня убрала опустевшую миску. – Домовой натаскает воды, а вы со Всполохом ступайте к алатырь-камню. Я бы тебя проводила, девка, но нельзя. Сама должна справиться, иначе лада не будет.
Василика вышла за ворота. Лешачата больше не бегали вокруг нее, не просили пахучих яств – лишь мерцали и глядели смарагдовыми очами из кустов. Кто-то куда-то крался, кто-то выл вдали, лесавки прыгали по толстым веткам и осматривались, ища добычу. Духи Нави, кажется, дремали. Не любили они высовываться днем, когда солнечные лучи пробивались сквозь густые кроны. Но Лес и без того пьянил.
Василика обошла избу и побежала, перепрыгивая через кочки. Жаль, что она не могла обернуться зверем, – так хотелось мчаться, выть, рычать, чтобы аж шерсть вздыбилась.
– Чуешь ты его, – усмехнулся Всполох. – Алатырь-камень зовет тебя.
Василика не поняла его слов, да и не хотела. Внутри разливалось неведомое тепло. Ладони заискрились, а в глазах заплясала зелень. Она чувствовала, как переговаривались деревья, как танцевали за кустарниками лешачата, как незнакомая мавка тащила мертвого путника, предвкушая пир, как журчала речка вдали, рассказывая о голодных русалках.
Василика бежала по узкой тропке, Всполох катился рядом. Вся ее душа стремилась туда, в черную глубь, где не было ни одного солнечного лучика – лишь чужие глаза светились огоньками в предвкушении жаркого пира.
– Всего один танец, – повторила Василика знакомые слова. – Всего одна пляска и одна душа.
Ее закружило по ветру. Зашумело, загудело вокруг, из ниоткуда появилась черная тень. Она почти слилась с Василикой в одно целое, как вдруг Всполох с шипением прыгнул прямиком в ураган из листьев и темноты.