Мои чувства к нему зародились, когда нам было по десять. Я очень отчетливо помню, как мы с ним однажды боролись у него во дворе: я была за Дуэйна Скалу Джонсона, он – за Джона Сину. Мы тогда запоем смотрели реслинг на ютубе. Так вот, я повалила Малика на землю, уселась сверху, и мне вдруг захотелось его поцеловать.
Жесть как я тогда испугалась.
Чтобы успокоиться, я двинула ему еще разок и голосом Скалы сказала:
– Я надеру тебе твой карамельный зад!
Ага, я подавила первое пробуждение своей сексуальности, изобразив Скалу.
Я тогда просто перестремалась. Самое страшное, чувствато со временем никуда не делись. Но я снова и снова повторяла себе: он же Малик, мой лучший на свете лучший друг. Я его Лея, а он мой Люк.
И тем не менее вот она я – смотрю в экран телефона, не смазалась ли помада оттенка «розовая решимость» (кто только такие названия выдумывает?), и надеюсь, что он тоже вдруг взглянет на меня по-новому. Жалкое зрелище.
– Признай уже, я надрал тебе жопу! – говорит ему Сонни, садясь в автобус.
– Я же сказал, у меня джойстик барахлил! – спорит Малик. – Переиграем.
– Хорошо. Я все равно надеру тебе… Бри-и-и!
Сонни идет по проходу, пританцовывая в такт воображаемому биту. Дойдя до меня, он склоняется, будто перед божеством.
– Да здравствует королева Ринга!
– Королева? Еще нет, – смеюсь я.
– Ну, мастер Йода, вчера-то ты всех порвала! – Мы даем друг другу пять и обмениваемся приветствием Ваканды. Ваканда навеки.
– Я, так и быть, не скажу: «Я же говорил», – говорит Малик. – Но и что не говорил, не говорить не буду.
– Сам-то понял, что сказал? – спрашиваю я.
Сонни садится на кресло перед моим.
– По-любому нет.
Малик плюхается рядом со мной.
– Это двойное отрицание!
– Вообще-то нет, мистер будущий киновед, – возражаю я. – На правах ученика литературного направления заявляю, что ты сморозил чушь. У тебя получилось, что ты скажешь мне, что этого не говорил.
Малик сводит брови домиком и приоткрывает рот. Какой он симпатяга, если его ошарашить.
– Чего?
– Что слышал. Занимайся дальше своими видео.
– Вот да, – соглашается Сонни. – Короче, Бри, батл был огонь. Ну, не считая первого раунда, когда ты стояла и тупила. Я уже собирался, в духе Мэрайи Кэри, поднять табличку: «Я ее не знаю».
Я шлепаю его по руке. Вот тролль!
– Но потом ты всем показала! – продолжает Сонни. – А вот Майл-Зи пора на выход из рэпа.
– Ага, – кивает Малик, – он проджаджабинксил свой шанс.
Он считает, что в честь Джа-Джа Бинкса надо ввести глагол, прилагательное и наречие, которые обозначали бы всякую лажу, потому что он самый дурацкий персонаж вселенной «Звездных войн».
– Братан, ты же понимаешь, что никто больше так говорить не будет? – спрашивает Сонни.
– Ну почему? Такое классное слово! Если кто-то облажался – сравни его с Джа-Джа Бинксом.
– О, я понял, – отвечает Сонни. – Ты полный Джа-Джа Бинкс.
Малик щелкает его по лбу. Сонни пихает Малика в плечо, и они долго обмениваются тычками и шлепками.
Все как всегда. Потасовки Сонни с Маликом – одна из немногих жизненных констант, таких как смерть, налоги и монологи Канье Уэста.
У Сонни вибрирует телефон, и Малик будто разом перестает для него существовать. Лицо Сонни светится не хуже экрана.
Я приподнимаю голову с кресла, разминаю шею.
– Кто это тебе пишет?
– Отстань, убери свой длинный нос!
Я чуть наклоняюсь вперед, пытаясь разглядеть имя в диалоге, но Сонни гасит экран. Замечаю только, что после имени идет смайлик с глазами-сердечками. Поднимаю брови.
– Сэр, ничего не желаете мне рассказать?
Сонни быстро оглядывается, будто боясь, что нас кто-то подслушает. Но все увлечены разговорами друг с другом.
– Потом, – все же говорит Сонни.
Он такой дерганый – значит, здесь замешан парень. Он мне признался, когда нам было по одиннадцать. Мы смотрели выступление Джастина Бибера на каком-то награждении. По мне, Бибер был ничего, но Сонни вообще с него глаз не сводил.
Вдруг он повернулся ко мне и выпалил:
– Мне… мне нравятся только мальчики.
Ничто не предвещало. Хотя как сказать… Проскакивали всякие мелочи, наводившие на разные мысли. Например, он распечатывал и прятал у себя в рюкзаке фотки Бибера. Странно вел себя с моим братом: что нравилось Трею, тем тут же начинал увлекаться Сонни; он краснел, когда Трей с ним заговаривал, а если у брата появлялась девушка, Сонни впадал в меланхолию.