— Не понимаю, как ты могла такое подумать…
— Мне было страшно.
— Тебе и сейчас страшно?
Она покачала головой.
— Я ведь могла бы оставить господина Аля умирать от голода, пока ты была в больнице.
— Бы пускали его ловить крыс за помойкой?
— Это гадко.
— Ему так не кажется.
— Тогда отведи его туда! Бери своего кота и отправляйся к крысам!
Уже в прихожей я услышала какой-то клекочущий звук у себя за спиной.
Обернувшись, я увидела, что она смеется так, что плечи подскакивают едва ли не выше ее длинных ушей. Она смеялась так долго, что мне стало казаться, будто она сошла с ума. Может, ее надо отвезти обратно в больницу?
— Иди сюда, Янис, сядь рядом…
Я немного подумала, но потом все же села.
— Бери своего кота и отправляйся к крысам! — выдавила она из себя вперемешку со смехом и кашлем.
Если она пыталась изобразить меня, то получилось не очень-то похоже.
— Смейся сколько угодно, — сказала я. — Я сделала, что смогла.
— Спасибо, Янис. За то, что ты позаботилась о капризном коте и сварливой старухе.
Она протянула мне руку. И кивнула.
— Надо доверять людям, — сказала я.
— По крайней мере, тебе, — ответила она. — Тебе я доверяю, Янис.
Линус был дома. Он и открыл дверь, когда я позвонила.
— Жалко твоего брата… — он осторожно посмотрел на меня.
— Сам виноват, он идиот, — сказала я.
— Его на допрос вызвали, да?
— И твою сестру тоже?
Он кивнул.
— Может, вылезем на крышу? — предложила я.
Бинокль висел на крючке в прихожей — не знаю, зачем он взял его с собой. В это время суток не очень-то много звезд.
Мы сидели на жестяной крыше, прислонившись к вентиляционной трубе, и ничего не говорили — кажется, Линус тоже очень устал. Так бывает, если в семье ругаются и кричат, а ты не знаешь, станет ли все снова хорошо.
— Сестра уедет на лето. В какой-то интернат. Она будет учиться все каникулы.
Мне показалось, что он ее жалеет.
— Когда она вернулась домой из полицейского участка, я думал, отец влепит ей пощечину.
Голова у меня потяжелела, скользнула вниз и застыла на плече у Линуса.
Через какое-то время его рука поднялась и погладила меня по щеке. Я хотела, чтобы все так и продолжалось. Без разговоров, только это вот поглаживание. Хоть целую вечность. Его пальцы подобрались к пластырю, которым была заклеена рана у меня на голове. Линус забеспокоился и стал спрашивать, как я себя чувствую после сотрясения мозга. Сильное оно было или не очень.
Я сказала, что сотрясение было среднее. И что все скоро пройдет.
— А рана? Заживает?
Я кивнула и почувствовала ком в горле — от счастья, что он беспокоится о моей голове.
— Слишком много вокруг паршивого! — сказал он. — Поганого! Гадкого!
— Пожалуйста, не кричи, — промямлила я.
— Прости — я не подумал о твоей голове…
Я кивнула и снова прислонилась к нему — было так приятно прильнуть ухом к его джемперу. Мне захотелось спать, уткнуться в него и спать, спать.
— Что ты будешь делать летом? — спросил он.
— Придется ехать к папе, в Мальмё… когда начнутся каникулы… — зевнула я.
— Долго тебя не будет?
— Неделю, наверное… а что?
Он не ответил, а поцеловал меня. Сначала совсем немного, но потом наши языки очнулись и тоже захотели целоваться. Сперва было немного странно, что у меня во рту чей-то язык, раньше со мной такого не было. Но через некоторое время это совсем перестало казаться странным.
26. Больше никогда
Но на первой неделе каникул я не поехала к папе. Было решено, что я поеду к нему в конце июля. Сначала Зак должен был пожить в папиной семье один. Я боялась, что его решат отправить туда навсегда, этого бы я не вынесла.
— Я, наверное, просто буду встречаться с ним почаще, — уклончиво ответил Зак, и мне показалось, что ему не хватает папы. Что он скучает по нему гораздо больше, чем я.
За два дня до отъезда Зака я получила письмо. Это было целое событие, ведь я не так часто получаю почту.
Письмо было от Альфреда. Он звал меня в Эскильстуну посмотреть на его номер с велосипедом. «Я тренировался все время, с тех пор как мы уехали, и хочу узнать твое мнение. Надеюсь, Глория приедет с тобой. Вот деньги на билет. Мари и Софи, которые ухаживают за лошадьми, говорят, что ты можешь спать в их вагончике, если хочешь. Там много места».
Мама читала, заглядывая через плечо: я услышала ее смех.
— Хорошо, мама? Я хочу, правда!
Она обняла меня, и я поняла, что это означает — можно ехать.