Потрясающе.
Я часто засиживался над книгами и рукописями до рассвета вместе с другими ботаниками - маленький клуб по интересам.
Изредка заглядывал и Янни.
После блестящей сдачи годового экзамена он перестал выбираться во двор и почти не показывался дома. Впрочем, все ребята из четвертого блока напоминали тени, скользящие по периферии зрения. Выныривали в кафетерии, набирали полные рюкзаки хрустких пакетов с выпечкой и сбегали обратно в свои подвалы, где разреженный воздух горел в легких и заставлял мысли скакать галопом.
И круги у брата под глазами - такие же, как у остальных. Я пожимал плечами, когда он проходил мимо, не слыша собственного имени, ни старого, ни нового: ерунда, с кем не бывает. Сколько это продолжалось? Сколько я не видел: осколок былой улыбки, странная скованность в движениях. Искусанные в кровь губы.
В то воскресенье я проснулся почти к обеду. Лежал, растянувшись на теплых простынях, смотрел в окно. На подоконнике не стало цветов. Забранная в рамы пустота осеннего неба притягивала взгляд - против воли, как хочется пощупать дырку на месте вырванного зуба. Прислушивался к сонной тишине, нарушаемой только тиканьем часов и проезжающими вдалеке машинами.
Вдруг понял, что воробьи исчезли. Все животные исчезли. Когда?
Прошло больше года с ночи в овраге. Целая эпоха для Янниных питомцев.
И для нас.
Первыми оказались заброшены аквариумы, мелкая живность вроде змей и полевок. Один я выкинул сам, грустное маленькое царство засохшей травы, где в плошке с гнилой водой плавало раздутое тельце некогда зеленой ящерицы. Но клетки еще недавно высились в углу, а теперь... без птиц комната странным образом выглядит тесной.
Тишина и чертово небо гонят меня из постели.
Я наткнулся на Янни в кухне. Он сидел за столом неестественно ровно, грел руки о чашку и смотрел в стену перед собой. Вздрогнул и медленно моргнул, будто не узнавая, когда я сказал ему:
- Доброе утро. Я думал, я один дома, - семья уехала на дачу. Ловить последние теплые деньки: кончался сентябрь. Мы не поехали. Летом тоже - дружно отказались, без всякой магии. Взбунтовалась даже Алла, пожелавшая провести каникулы с подружками, а не в глуши умирающего поселка. Впрочем, избежать выходных поездок у нее не получилось.
- Доброе утро, - эхом. Замечаю: у него губы потрескались. Все разом замечаю. Сажусь на соседнюю табуретку, пытаюсь поймать ускользающий взгляд.
- Что не так?
Брат молчит. Он повзрослел. Изменился сильнее, чем Алла. Исчезла округлость черт, проступили скулы и обострился подбородок. Пропали веснушки и весь зеленый цвет из радужки, а непослушные, давно не стриженные соломенные пряди он стал убирать за уши, отчего лицо кажется изможденным. Я едва находил в нем моего младшего брата. Мальчишку, который носил жуков в спичечных коробках и улыбался так ярко, что поджигал воздух без всякого колдовства.
Не получив ответа, встряхнул, рывком поднял со стула. Схватил за подбородок, не давая отвернуться. Рявкнул:
- Что?!
Вздрагивая испуганной птицей, он начал говорить. Отрывочно, затем быстрее, путая слова и запинаясь, перескакивая и упуская половину. Я не мешал, держал, кивал - слушал.
Ритуалы. Темная магия. Та самая часть силы, о которой говорил Валентин.
Исследования. Чего?
Секретные разработки, что-то большое, важное. Древняя магия Эпохи Огня, утерянные знания и могущество - да, да, я знаю об этом, полно в книгах, продолжай.
Черные, дышащие, изменчивые тени в углах лабораторий - обратная сторона пламени. Молчаливые, смертные. Но есть и другие: запертый в клетке говорящий зверь. Кровь, не человеческая. Пока нет. Чья?
Их. Тех, кто приходит в обмен на свет. В обмен на самое важное, ускользающее:
- Я не помню, что я отдал, не помню, - его взгляд теряет фокус, стекленея от непролитых слез. Янни срывается в шепот, когда первые капли расчерчивают щеки влажными дорожками.
Что-то уходит в каждом ритуале, рождая новую тварь и оставляя лакуны, которые не заполнить. Потеря не событий, не самих воспоминаний - смыслов, а потом они начинают разрушаться: Мантикора. Висия. Джокер. Илай.
Янни.
Cнова сбивается, теряя мысль. Максимилиан, доктор Хайме, Советник, Гофолия, ученые, лаборатории, твари, твари, твари, по кругу - ритуалы, кровь, огонь-тьма, голоса из ночи, из-за решеток, изнутри. Свет гаснет, страшно, страшно...
- Страшно, страшно, страшно, - повторяет без конца, глядя сквозь меня. Страх оставил отметины: вертикальные морщинки между бровей, слишком глубокие для двенадцатилетнего мальчишки. Провожу по ним, заставляя замолчать:
- Почему ты согласился?
Янни моргнул. Облизал обметанные белым губы.
- У них есть ты. И маму с папой и Алишей они бы легко нашли, - просто говорит он. У меня сжимается горло. - Знак на шее. Через метку они могут следить, где мы бываем. Найти дом дело времени. Поэтому...
Поэтому общежития переполнены. Бар, кафетерий, комнаты отдыха. В любое время суток. Тренировочный корпус, все научные... Валентин, живущий в подвале под тысячей ламп. Спящие люди на кушетках в библиотеке.
Какой же я дурак.
Поэтому Адамон и предложил мне остаться! Хотел, чтобы я всегда был под рукой!
Машинально трогаю клеймо за ухом. Впервые оно кажется выпуклым. В тонких линиях под пальцами пульсирует кровь.
Боже мой, неужели им всем угрожают?
Кажется, я заговорил вслух, потому что Янни ответил:
- Все прячутся в Университете от тварей. Охотники ведь постоянно их ловят, искатели тоже. Многим вообще не назначают другой работы. А отказываться нельзя.
Верно. Адамон подчеркнул это в первый день:
- Ты либо выполняешь, что должен, либо забываешь все, связанное с волшебством, - брата, каким его сделала магия.
Мальчишка, что отзывался на совсем иное имя, умер еще в овраге. Сгорел - прямо на моих глазах, оставшись лишь призраком напротив.
- А обереги? Разве их не дают всем?
- Нет. Редкие компоненты. Сейчас ищут способ упростить формулу или изменить состав, но пока не получается. Они есть только у нас, - у огненной пятерки. Ясно, тогда:
- Зачем им твари? - цепляюсь за ускользающую мысль. - Они всего лишь побочный продукт огненных чар.
Так пишется в книгах. Бессловесные младшие и Высшие - очень редкие, совершенно особенные. Наделенные сознанием и волей. Собственной памятью.
Они бесконечно долго мучат своих жертв прежде, чем убить: питаются страданиями и страхом. Страхом Янни в том числе. Зло в чистом виде.
- Не всех. Они рождаются, когда колдуют в гневе, когда страшно и больно, когда жизнь или смерть. Когда внутри ломается, человек ломается, - говорит он и повторяет, как заклинание:
- Мантикора, Висия, Джокер, Илай...
Янни. Я глотаю его имя. Янни раскачивается на стуле взад-вперед, до побелевших суставов обхватив себя руками. В растянутом вороте линялой розовой футболки видны ключицы - острые, под ними проступают кости грудины.