– Твой брат еще очень молод. При правильном подходе он сможет многого добиться. Больше, чем остальные. Но сам он не справится. Никто из них не справляется в одиночку. Поэтому я и предложил тебе остаться в Университете. Помоги ему.
Я открыл рот, чтобы спросить, какого черта он имеет в виду, но Адамон без перехода рявкнул:
– Вали к своим ботаникам, пока я не передумал!
Позже вечером я пересказал разговор Валентину. Профессор заваривал яблочный чай, щедро добавляя в чашки сушеный шиповник. Он долго молчал, заговорил лишь когда закончил и принялся собирать рассыпавшиеся красные ягоды:
– Магия огня – сложная штука. Малоизученная. Профессор Хайме и его коллеги, по слухам, хорошо продвинулись, но есть определенный риск, что Янни не научится владеть своей силой полностью. Темной ее стороной. Ты ведь помнишь: магия огня дуалистична, единственная из четырех?
– Да, конечно, – я же не идиот, а мы постоянно говорили о магии. – Огонь отбрасывает тени. Маг огня еще и маг тьмы. Огонь выходит из злости, а тьма из страха. Иногда она рождает искры – тварей. Твари ищут и мучают магов огня, чтобы подпитываться их силой и не умереть. Все это есть в учебниках и прекрасно мне известно.
– Тогда ты также знаешь, что в пожарах конца Пламенной эпохи погибли практически все книги, посвященные магии страха, – я поежился. Он говорил о силе, которая помогла трехлетнему ребенку убить напугавших его зверей. – Сейчас мы не в состоянии должным образом использовать тьму. Огонь – легко. Если ты спросишь у Янни, он скажет, что колдовать – почти то же самое, что дышать. Черта с два я стал бы спрашивать Янни.
– Но тьма непредсказуема. Когда она вырывается наружу… – Валентин поставил передо мной дымящийся чай. Смуглое лицо было нечитаемо, словно у незнакомца. Я вновь почувствовал озноб, обхватил обжигающе горячую чашку. – Что-то уходит. Или приходит.
– Приходит? – я попытался поймать его взгляд. – Вы про тварей? – создания практически неуловимые и потому вольные преследовать магов огня. Даже тех, кто не имеет ни малейшего отношения к их созданию. Люди вроде Янни притягивают тварей, вот и все – побочный эффект могущества. Огня без теней не бывает.
– Любое волшебство имеет цену. Темное, при неверном обращении, обходится магу очень дорого, – профессор оглянулся на занавески. С силой потер переносицу. Я прислушался: в гуле механизмов было не разобрать, одни мы или нет.
– Что вы пытаетесь сказать? Мне нужно о чем-то волноваться?
Валентин долго смотрел на меня прежде, чем ответить:
– Я бы сказал – да, если бы в этом был смысл.
Я промолчал, но подумал: Адамон смысл видел, иначе зачем заговорил о моем брате? Ведь по сути – ну придется Янни попотеть, осваивая свою магию, и что с того? Мне бы его проблемы.
В зале лопнула лампочка. Такое часто случалось, но Валентин вздрогнул как от выстрела. Звук повторился ближе.
– Так что приходит или уходит? – спросил я.
– Время, которое мы могли бы потратить с пользой, – он ответил сухо и громче, чем стоило бы. Схватил толстую книгу – Бестелесные сущности и их влияние на органическую материю, – надел очки для чтения. – Возьми вон ту зеленую тетрадь и любую ручку. Ты теперь во втором блоке, твой год начался. Если хочешь сдать экзамен, сконцентрируйся на учебе.
Тема была закрыта. Я пожал плечами и отвернулся, разыскивая нужную тетрадь. Ночью, уже лежа в постели, подвел итог:
– Надоели загадки. Я не умею читать между строк, и если Валентин говорит, что беспокоиться бессмысленно, то и не буду. Будто вообще начинал, – в конце концов, если Янни, волшебному Янни, который сияет как чертово солнце, вдруг понадобится моя помощь – он знает, где меня найти.
Мы встречались дома, куда приползали без сил в предрассветные часы. Сталкивались в коридоре, кивали друг другу – сначала таинственно, вроде шпионов на явке, потом уже просто кивали. Утром я неизменно находил соседнюю постель пустой. Смятые простыни комом стекали на пол, на стуле высилась горой грязная одежда.
– Мне тоже пора.
На кухне мама терзала фартук и сердито гремела сковородками. Я редко видел ее лицо в то время, чаще скрученные в небрежный узел блекло-русые, почти серые волосы – совсем как у меня. На сковородках шкворчали оладьи для Аллы и любимые папины тосты с сыром, и мне приходилось орать, чтобы перекричать гудящую вытяжку:
– Нет, я не знаю, когда он вернется! Не знаю! – обновил бы чары, господи! Я хватал бутерброд с колбасой и выпадающими помидорами, целовал мать в щеку. – Буду поздно, пока!
Отец ухмылялся, будто понимал. Выглядывая из ноутбука и новостей, кричал-спрашивал вслед про дела и учебу, и непременно интересовался:
– Она красивая? – я отвечал невпопад, спешно натягивая куртку. Дергал на прощание уже школьницу Алишу поочередно за обе аккуратные косички и хлопал дверью под возмущенные вопли. Я мог не спешить, но и не мог – оставаться. Дома было хуже, чем среди высоких, пропахших книгами стеллажей библиотеки или под теплым светом Валентинового убежища. Дома время почти остановилось, въелось в пожелтевшие обои, проявляясь рваными сдвигами в мелочах.
Повесили новые шторы в гостиной: яркие крупные цветы вместо синей клетки. Или Алла вышла в незнакомой красной юбке, прислонила к тумбочке в коридоре огромный розовый рюкзак – раньше был желтый. Шампунь изменил привычный лимонный запах на остро-травяной. На столике у телевизора появилась статуэтка кошки – длинная, тонкая, чужая. Взамен шершавой и в горошек, мою подушку обтянула скользкая зеленая наволочка. Янни купили огненно-оранжевую, ничего себе сюрприз. Наверное, было что-то еще, только многого не разглядишь на маршруте комната-туалет- бутерброд-выход.
Яннино волшебство стирало вопросы и избавляло от объяснений, но ничего не давало взамен, поэтому мама не оборачивалась по утрам, а Алла больше не делилась со мной своими секретами,
лишь молча стояла рядом в коридоре, пока я обувался, смотрела сонными, чуть изменившими цвет глазами. Она стала выше, худее, даже лицо неуловимо вытянулось – как у той новой кошки. Вот от этих перемен почему-то бросало в дрожь.
– По крайней мере, теперь я иду своей дорогой, – перепрыгивая через три ступеньки, отвечал я на ее старый вопрос.
Было ли это правдой? Да, пожалуй, да.
Хотел бы я, чтобы было иначе?
Конечно.
Что, если – еще возникало в промежутках между хлопком входной двери за спиной и зудением защитных чар на коже: добро пожаловать в Университет. Кольнув напоследок в татуировку – спрятанные за ухом тонкие красные линии в форме щита, – магия барьера определяла, могу ли я войти: без этого пропуска незваный гость внезапно найдет сразу несколько хороших причин, чтобы развернуться и убраться подальше.
Но даже без отпугивающих заклинаний, заброшенный, покоренный дикой растительностью завод в вымирающей промзоне – не особенно посещаемое место, а огромный, без единого фонаря и дорожки, с топким болотом парк вокруг, – и того более. Из-за ограды корпуса выглядят очень мрачно. Реальность, в которой за выбитыми окнами сияют чистотой коридоры, а во дворах между облупившимися зданиями цехов толпятся люди, не существует для людей без заветной метки на коже.
Теперь, проходя мимо тренировочного логова охотников к учебному корпусу, я здоровался с ребятами моего второго блока, иногда кивал знакомым из администрации – но чаще они пробегали, ни на кого не глядя. Неужели я смотрелся так же жалко?
Я проводил, да и сейчас провожу, много времени в библиотеке, углубляясь в перипетии магической истории. Как сказки читать. Вот описание очевидца о трансмутации свинца в золото, сделанной самим Филалетом. Почему-то на этой же полке – вычурная и на удивление страстная переписка престарелого Мерлина с безымянной возлюбленной. Ниже разместилась опись коллекции магических артефактов из монастырей бенедиктинцев – десять томов, с ума сойти! А рядом приткнулась копия пакта о взаимном ненападении, с подписями представителей главных магических ветвей – людей, существ, сущностей и даже тварей. Хочешь – прикоснись к хрупкому миру, немыслимым образом продержавшемуся двести лет, пока Тадеуш А. Калли не выжег долину фей: якобы те украли его невесту и вернули на следующее утро совсем другим человеком; учитывая стратегическую ценность зачарованной земли, вряд ли невеста действительно имела отношение к делу, но наверняка мы никогда не узнаем.